Дом, где живет чудовище - Мара Вересень
Орвиг молчал. Он точно знал о ней много больше, чем когда-либо говорил, и просто молчал. Как это связано с тем, от чего он ее лечил?
— Роу не удивился тому, кто я.
— Он знал?
— Догадаться не сложно. Он ведь был на приеме. И краем глаза заглянул в комнату наверху, увязавшись следом, когда Ланс меня позвал. Кстати, дознаватель тоже задавал странные вопросы об Элире. Пытался поймать меня на том, что я не могу солгать. Я сослался на целительскую тайну.
— Ты знаешь, где она, Истааре? — спросил Эдсель и удивился, как жалко прозвучал его голос. И сам он тоже жалок. Не смог защитить. Не смог удержать. Упустил свое сокровище.
Орвиг смотрел. С жалостью или сочувственно? Была какая-то разница, но Алард не мог ее сейчас уловить из-за того что корил себя за все эти “не”.
— На этой стадии самоуничижения предлагаю остановиться и вернуться в гостиницу, — сказал целитель. — Съесть бы чего-нибудь и полежать.
— Ты уже съел, — Алард кивнул на остатки кренделя, — а я полежал. Так что не лучше ли уехать отсюда прямо сейчас, не дожидаясь утра? Я устал, Истар. Смертельно. Мне нужен мой сад и тишина.
И больше всего та, для кого бьется и стучит глупое сердце.
Не бейся, замри… Пока мы не найдем, где. А мы найдем. Обязательно.
Глава 24
Элира
Месяц спустя. Аарона
— А я вам говорю, уважаемая, эта жара не к добру. Вот увидите, разверзнутся эти, как их…
— Хляби? — подсказала я.
— Да, точно, — закивала торговка и, налегая обильной грудью на прилавок и округляя глаза, зычным шепотом добавила: — Драконья напасть, император снова с нимфам хвосты прикрутил, вот они гадят по-тихому. Тучи заворачивают, а потом каак…
Я вдохнула. Картина обычная. Тут что ни случись — нимфы виноваты. Торговка за месяц регулярных визитов в лавку считала меня за свою и охотно делилась, что сплетнями, что советами. Сплетни были обо всем, советы о главном. Сейчас снова начнет кого-нибудь сватать. Вчера это был приятный, но глуховатый зеленщик средних лет, позавчера — сын мясника, добродушный глуповатый парень с глазами печального бассета.
— А вот у вдовы Тилс новый постоялец. Снял комнаты с полным пансионом. Молодой еще и красавчик. При деньгах. Жаль, поперек лба написано, что повеса.
Это, кажется, все еще сплетни, не стала бы госпожа Фартинг мне такого сомнительного жениха советовать, она в мужчинах в первую очередь ценила покладистость и полезность, а красота — дело десятое.
— Повеса нам ни к чему, — поддержала я ее благие начинания и продолжения. И торговка закивала, снисходительно щурясь. Кажется, она давно раскусила, что мне совсем не любопытны женихи, и будто старалась найти такого, чтоб я хотя бы моргнула заинтересованно или дополнительный вопрос задала.
Но я все молчала. Мне было довольно вопросов. В лавку я заходила после работы в небольшой школе, где учились грамоте и вежеству девочки, дочери торговцев и успешных ремесленников из тех, кому нанять учителя домой было накладно или жалко, а дать ребенку хоть какое-то образование, чтобы выгоднее пристроить замуж, хотелось. В империи становилось модным иметь образованную жену, даже если образования три класса общей школы.
Меня взяли младшей учительницей с перспективой на собственные самостоятельные часы, и я эту перспективу сейчас усиленно заслуживала, ведя и свои уроки и уроки своей старшей — чистописание, простой счет и иногда историю Ааронрийской империи.
Остатков жалования и чека на предъявителя, который Лексия вложила между страниц договора, хватило на первое время, потом я нашла это место. Мне было достаточно того, что я зарабатывала и на еду, и на аренду. И на готовое платье. Не синее, хотя торговка настойчиво его предлагала, уверяя, что синий идет мне больше прочих цветов. Я не спорила, сделала как мне было нужно, взяла другое. Я теперь часто так поступала. Просто делала, не задумываясь. Например, покупала у цветочницы у рыночных ворот ужасно колючую, но очень ароматную розу. К вечеру оставшиеся в корзинке цветы имели жалкий вид, потому девушка отдавала их за гроши.
Я брала только одну. Одной было достаточно, чтобы наполнить мою комнату тем дурманным запахом, каким полнился сад над обрывом перед наступлением ночи. И пока шла к дому, держала розу за стебель под самым бутоном, только там не было мелких острых колючек. Подвявшие лепестки касались кожи, в груди начинало привычно тянуть, будто сквозняк через старую раму. Сколько ни заделывай щели, всегда обнаружится еще одна.
Поднявшись по лестнице, старой и темной, как та, в поместье, только очень шумной, с поющими на все лады ступеньками, я ужинала, чем придется, ставила розу в стакан с водой на окно с открытыми щелкой створками — шире не выходило — и садилась ждать дождь, пока не засыпала, одурманенная сладким цветочным запахом.
Ожидание было заранее обречено на провал. Тучи ходили вокруг, иногда изливались на окраинах, но к центру иссякали. Иногда достаточно было пройти минут десять в любую сторону, чтобы наткнуться на поблескивающие росой листья и парящую от солнца мостовую. Я могла бы позвать. Порой даже хотела, но что-то останавливало меня. Кто-то. Чудовище. У меня по прежнему не было зеркала в комнате, но я больше не дрожала, если случайно ловила свое отражение неизменно прикладывающее палец к губам.
Мне было от чего вздрагивать и помимо зеркал. Стоило выйти из дома прошлое принималось таращится на меня всеми окнами. Особняк, где я провела несколько бесконечных лет будучи женой Ингваза Биста был напротив, через маленькую площадь.
Я поздно поняла, почему адрес, где сдавали комнаты внаем, показался мне знакомым, а когда вышла из экипажа… Ноги сделались ватными и пришлось схватиться за ограду, чтобы удержаться. Но первый страх прошел, и я решила, что так тому и быть. Убийца всегда возвращается на место преступления. Не помню, где я слышала это, главное, что слова отражали положение вещей. Рано или поздно мне придется войти туда снова. Это было так же верно, как растущая в груди пустота, в которой даже боль терялась. Запах помогал ненадолго и ожидание бури. А еще краткий миг сумерек, что вечерних, что рассветных, когда все становилось серым, как его глаза.
Лар… Моя тишина…
Готьерский процесс над подозреваемым в нескольких убийствах лордом-драконом наделал много шума. Так много, что его отголоски докатились до Аароны. Я не искала ничего об этом специально, но встречая заметки и статьи в газетах, жадно впивалась глазами в строчки, выхватывая знакомые названия и имена, особенно одно. Эдсель.
