Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

– Так это – одно и то же, – задумчиво сказал Куродо, – только ты зря. Они с командором жили душа в душу.

– Тебе-то откуда знать? – презрительно бросил Георгий Алоисович.

– Святогор Савельич рассказывал, – возразил Куродо, – говорил, что Жанка здорово переменилась…

– Вот вредный был мужик, да? – спросил Георгий.

– Ну, – гмыкнул Куродо, – где ж ты тут полезных-то найдешь? Полезные все в санчастях шипят и извиваются, а здесь – сплошь "лыцари", то есть – убийцы…

Куродо явно поумнел с тех пор, как я с ним расстался.

– Нет, – стоял на своем Георгий, – ты вспомни, вот мы с тобой почти одновременно сюда пришли, ты помнишь, чтоб он хоть раз дежурил?

Куродо рассмеялся:

– Ну, ты дал! Святогор Савельевич – и дежурство!

– Как сволочь последняя увиливал, а как он нас кантовать пытался? Вроде казармы, да? Что он как бы ветеран, а мы – "младенцы"…

– Ну, – урезонил Георгия Куродо, – он же и на самом деле, был ветеран.

– А я спорю? Я говорю, что он – мужик дерьмо, а ветеран-то он ветеран, это точно…

– Ага, – подтвердил Куродо, – и все равно, когда повязали и в санчасть поволокли, до чего было неприятно, да? Был человек как человек… Я вот скажу, Джекки – свидетель, был у нас сержант – и не такое дерьмо, как Святогор, нет, в чем-то даже и справедливый – верно, Джекки?

Я подумал и решил не спорить, согласился:

– Верно.

– Ну вот, – а когда дело до превращения дошло, так я ему первый по хребтине табуретом въехал; а здесь – не то, вовсе не то. Жалко было Святогора, что, неправда?

Георгий Алоисович помолчал, а потом кивнул:

– Жалко…

Куродо удовлетворенно заметил:

– Вот… А ты знай себе твердишь: Жанну бы с удовольствием сволок в лабораторию. Обрыдался бы над лягвой-лягушечкой…

Чайник забурлил, принялся плеваться кипятком. Георгий Алоисович выключил плиту, подцепил чайник.

– Чаем отпаивать будешь? – поинтересовался Куродо.

Георгий махнул рукой – и побрел прочь.

Куродо подождал, пока он уйдет, и посоветовал:

– Ну, я не знаю, как у тебя там было… Но тебе здесь скажу – не женись. Связаться с такой стервозой, как Глашка…

– Я и не собираюсь, – улыбнулся я.

– А они все здесь в подземелье стервенеют, – вздохнул Куродо, – стало быть, ты в пятом номере? Ну и распрекрасно – я в седьмом. Заходи – потрепемся.

– Зайду, – кивнул я, – только подушку отнесу на место – и зайду.

– Валяй.

Куродо остался на кухне, я отправился в свою комнату, но, когда толкнул дверь, то замер от изумления.

На кровати сидела, нога на ногу, прямая, строгая и стройная, Жанна Порфирьевна.

Я заглянул на дверь. Да нет, номер пять. Бледная металлическая цифра.

– Все в порядке, – поощрительно заулыбалась Жанна, – вы не ошиблись, это я несколько обнаглела. Заходите, не сомневайтесь…

Я зашел и, вытянув руки, пробормотал, покачивая подушкой:

– Я… это… вот… подушка…

Жанна засмеялась:

– Ах, какой же вы, милый, тюлень. Ну, кладите, кладите свою подушку на кровать.

Я положил и остался стоять, не решаясь опуститься на стул.

– Что же вы стоите? – изумилась Жанна. – Садитесь, садитесь. Вы не смущайтесь, что вы… Я просто заглянула в ваш холодильник и обнаружила, что он пустым-пустехонек…

Я присел на краешек стула и тихо сказал:

– Да не надо бы…Тут – кафе, и вообще, не надо бы…

Жанна Порфирьевна замахала руками:

– Ой, ну что вы, какие церемонии, я же здесь для всех – как бы мама… Понимаете? Мама Жанна…

Я покраснел и заерзал на стуле.

– Вот вам, Джекки, сколько лет?

– Кажется, восемнадцать, – едва слышно выговорил я.

– Восемнадцать? – улыбнулась Жанна. – Знак зверя.

– Зверя? – не понял я.

Жанна Порфирьевна показала мне три пальца:

– Шесть… шесть… шесть, – серьезно сказала она, – три шестерки – это восемнадцать. Никогда человек не близок так к разрушению, к переворотам, к жестокости, к зверству, к разочарованию в мире, как в свои восемнадцать лет… Жизненный опыт – ноль, интеллектуальной и сексуальной энергии – пироксилиновая бочка – чем не зверь? И самый опасный зверь из всех возможных. Юность – это знак зверя. Но вы ведь не такой?

– Не такой, – ответил я, но тут же добавил: – Впрочем, не знаю…

Жанна откинулась назад, рассмеялась, протянула руку, провела по моей щеке рукой.

– Джекки, вы – прелесть… Мне хочется больше узнать про вас. Кто ваши родители? Как вы очутились здесь? Где учились?

Я начал рассказывать. Я рассказывал спеша, поскольку помнил, что меня ждет Куродо.

– Что вы так торопитесь? – заметила это Жанна. – Не нервничайте, что вы…

– Да я не нервничаю, просто меня ждут… Ну, Куродо… мы договорились.

– А, – улыбнулась Жанна, – встреча со старым другом… Ну, возьмите – я в холодильнике кое-что оставила.

Я распахнул дверцу и невольно ахнул. Холодильник был забит всевозможной снедью. В дверце стояли четыре темные бутылки.

– Берите, берите, – замахала рукой Жанна. Она встала, подошла к двери. Щелкнула выключателем. Здесь, в подземелье, меня все еще поражала мгновенная давящая тьма; она была резка и безжалостна, словно удар поддых.

Жанна распахнула дверь в коридор, на пол лег прямоугольник света, а в нем – тонкая черная тень Жанны.

– Ну, – сказала Жанна, – так мы идем?

Я вышел в коридор, длинный, словно небольшой узкий переулочек.

Жанна махнула рукой:

– Там – седьмой номер. А там, – она показала в противоположном направлении, – номер два. Моя квартира.

– Спасибо, – я коротко поклонился.

Глава шестая. "Пещерный"

Жанна Порфирьевна возилась у костра. Валя пошел собирать хворост. Куродо лежал на спине и глядел в небо. Георгий Алоисович разглядывал накладные.

– Я ничего не понимаю, – сказал он наконец, – что значит "цеп. драк."?

Я вытаскивал огеметы, раскладывал их на травке.

– "Цеп. драк."? – переспросил я. – Цепной дракон?

– Таких не бывает, – засмеялась Жанна; она сидела на корточках и пыталась раздуть костер.

– Не бывает, не бывает, – подтвердил Куродо и зевнул, – и вообще, нам все на инструктаже объяснили, что ты накладную разглядываешь? Это же все – туфта.

– Ну как, туфта, – возразил Георгий, – помнишь Проперция? Как залетел, а? Подстрелил не того, что в накладной…

– Давай сюда, – Куродо протянул руку, – я на слух совсем ничего не вопринимаю.

Он взял накладную и уселся.

– Таак, – протянул Куродо, – пьяный, что ли, писал? Не разбери поймешь… Тааак. Ну, "четыресто талонов" – это да, это – понятно. И "одна шт. " – тоже. А вот – "цеп"… Это вообще, – он прищурился. – никакой не "цеп", это… черт… "щеп" какой-то, да, скорее уж "щеп. драк.". Дракон из щепок?