Расколотый мир - Анастасия Поклад
Последние дни Ристинка почти не выходила из комнаты. Она совершенно перестала разговаривать с Герой, несмотря на все его извинения, при виде Зарина лишь задирала нос, Теньку предпочитала не замечать, а на робкие попытки Лернэ и Даши расшевелить невнятно огрызалась. Бывшая благородная госпожа с головой зарылась в книги, перечитывая особенно полюбившиеся ей романы десятки раз, и, пожалуй, если б могла, утонула в них с головой, как радуга в Тенькином водяном зеркале. Она мало ела, плохо спала ночами, чаще сидела на кровати и чуть раскачивалась, невидящим взглядом изучая пустоту перед собой. Потускнела золотистая коса, под глазами залегли тени, только спина по-прежнему оставась прямой — единственное, что еще в Ристе не сломалось и не согнулось под тяжестью обстоятельств. Пожалуй, если бы не зима и риск замерзнуть в ближайшем сугробе, Ристинка уже давно ушла бы на все четыре ветра.
Юрген, не спешивший лезть с увещеваниями, однажды заметил, что впервые видит, как здоровая красивая девица чахнет прямо на глазах, и будь Ристя сильфидой, то давно бы развеялась. Вот уж точно, об тучу стукнутая!
Клима, как и ее новый друг, предпочитала не трогать впавшую в меланхолию Ристинку, но ровно до того момента, когда обиженная жизнью персона бывшей благородной госпожи не потребовалась для пользы отечества.
Без особого труда улучив момент, когда Ристя осталась в их с Лернэ комнате одна за чтением очередного томика в расписном переплете, обда заявилась туда, села прямо на Ристину кровать и твердо заявила:
— Нам нужно поговорить.
Ристинка равнодушно отложила книгу и молча поглядела на нежданную собеседницу.
— Я знаю, что сильфы предлагали тебе работать на них, и знаю, что ты отказалась, — начала Клима, глядя в ее пустые глаза.
— Может, ты еще знаешь, почему? — в Ристином голосе стало втрое больше хрипотцы и горечи. Наверное, она все-таки плакала, только внутри себя, и этого никто не мог узнать, а Тенька специально не смотрел, потому что ему от внутреннего мира бывшей благородной госпожи делалось тошно.
— И это знаю, — прищурилась Клима. Ей было наплевать на чужой внутренний мир, но обда знала, как извлечь из него пользу для себя. — По той же причине я сейчас собираю сторонников, воюю, заключаю договора, ставлю себя под клинки убийц. Ты любишь свою родину, Ристинида Ар, и не предашь ее никогда. У тебя благородное сердце и правильное воспитание.
Ристинка скривилась.
— Если ты столь хорошо обо всем осведомлена, к чему тебе наш разговор? Поставь в своей отдельной комнате горшок и говори с ним, будто со мной.
— Горшок не имеет своего мнения. А ты имеешь. И твое мнение ценно для меня, — впрочем, Клима всегда учитывала особенности чужого внутреннего мира. Пусть человек будет на своем месте, его должно устраивать то, что он делает. Тогда от человека выйдет больше пользы обде и отечеству.
— Да неужели. Не заметила я этого за последние два года, — хрипловатый голос сочился сарказмом.
— Ристя, ты живешь в доме, куда я тебя привела, читаешь книги, бездельничаешь, вольна лететь на все четыре ветра, говоришь обо мне все, что вздумается, ты сыта и одета, хотя в отличие от окружающих тебя людей, не давала мне клятвы, даже напротив.
— К совести взываешь, обда? Намекаешь, что после всего я должна быть тебе благодарна?
— Я этого не говорила, заметь, — усмехнулась Клима.
— Вот и не говори. Моя совесть умерла вместе с моей семьей, — выплюнула Ристинка и опять уткнулась в книжку. Только вряд ли она сейчас могла что-либо прочесть.
— Что ж, без совести вполне можно прожить, — Клима пожала плечами.
— Судишь по своему опыту? — проворчала Ристя, не поднимая глаз.
— А ты судишь меня?
— Я никого не сужу и ничего не хочу. Ты добилась своего, я живу подле тебя, хотя не понимаю, зачем это нужно.
— Так может, пора тебе обрести цель в жизни?
Ристинка уставилась на обду. В потухшем взгляде бывшей благородной госпожи даже мелькнуло удивление, граничащее с возмущением.
— Какую? Найти цель в служении тебе? Издеваешься?
— Не мне, — качнула головой Клима. — Принамкскому краю. Разве не родине своей желают служить все благородные господа?
Взгляд снова потускнел, Ристя отмахнулась.
— Тебе, Принамкскому краю — это одно и то же.
— То есть, ты наконец-то перестала это отрицать? — невинно уточнила Клима.
Ристя не ответила. Она не собиралась признаваться, что за неполные два года обда и Принамкский край слились в ее сознании воедино, но и отрицать было глупо. Все равно проговорилась. И как этой наглой девчонке удается поставить очевидные вещи с ног на голову таким образом, что даже возразить нечего?
Клима заговорила проникновенно.
— Ристя, ты ведь знаешь, что такое высшие силы. Именно они уберегли меня от смерти. Эта земля, наша, заметь, земля, хочет, чтобы я правила ею. Не ты, не Тенька, не Дарьянэ и даже не Артасий Сефинтопала, а я. Неужели ты считаешь себя умнее и проницательнее родной земли? Я не умаляю твоего ума, и поэтому не верю в такую самонадеянность. Я, — Клима на миг замялась, — я тщеславна, Ристя, мне есть, за что себя ценить, но даже я не превозношу себя выше Земли и Воды. Откуда тебе знать, может, это высшие силы уберегли тебя тогда, привели в Институт, где училась и я? Может, нам предначертано действовать сообща. Если бы сам Принамкский край не хотел твоей жизни, разве сумела бы ты скрыться от орденских убийц?
— И какую, по-твоему, судьбу уготовали мне высшие силы? — Ристинка презрительно искривила губы. Ей не хотелось слушать, она устала верить. Но отделаться от Климы, желающей поговорить, не так-то просто. Это не безропотная Лернэ. Клима отцепится, лишь когда сама захочет.
— Ты так опасаешься моего злого нрава, находишь в моих поступках столько жестокости. Может, высшие силы тоже ее видят? Что если ты здесь для того, чтобы смягчать меня? Быть моей доброй тенью, добиваться милости для тех, кто попросит, принимать в гостях сильфов и благородных господ. Какая там у тебя оценка была в Институте по дипломатии?
Вот тут бессовестная обда Ристинку удивила.
— Ты ли говоришь все это?
— Я ли. Высшие ли силы. Мы — одно и то же, — Клима почти не задумывалась о своих словах, они сами приходили к ней, как всегда в часы озарения. Где-то она слегка привирала, особенно
