Князь Полоцкий. Том I - Николай Тихонов
– Нореги Хальгу разбиты, – хрипло повторил печальную новость Асмунд.
Весть о разгроме свейского ярла галопом принесли на своих маленьких степных лошадках несколько уцелевших младших печенежских ханов. Копчёные, которые по договору должны были поддержать Хальгу в случае атаки ромеев, просто напросто бросили бывших союзников, едва дело запахло жареным.
Похватав награбленное, они шустро пустились наутёк, разнося по побережью весть о прибытии в провинцию сорокатысячного войска грозных ромейских катафрактов во главе с патрикием Иоанном Куркуасом.
Та часть русов, решивших отправиться на выручку норегам, а заодно пополнить изрядно оскудевшие запасы провианта в византийском городке Винифии, обратно не вернулась. Большой отряд, почти пять сотен умелых хирдманов, вышел из лагеря на рассвете. И вот уже второй день от них нет никаких известий.
Тяжёлая ромейская конница, превосходящая численностью и боевой подготовкой, со слов печенегов встала укреплённым лагерем в паре дней пути от стоянки русов. Киевский князь, едва получив весть, этим же вечером собрал оставшихся верных воевод и устроил совет. Рёнгвальда тоже пригласили, несмотря на то, что человеком Великого князя Киевского он не являлся.
– Уходить надо, воеводы, – прогудел Асмунд, выдержав долгую паузу.
– Оно и понятно, что нужно, – ответил киевскому воеводе князь Плесковский, хмурый крепкий варяг, – Но что-то мне не вериться, что вот они, – кивок на стоявшие вдалеке ромейские корабли, – Нас так просто отпустят.
Все собравшиеся замолчали, посмотрели на Великого князя. Тот, не моргая, глядел на медленно уходящее закатное солнце, и на нависшие над горизонтом хмурые тёмные тучи.
– Чую я, братья, – проговорил Игорь, разглядывая медленно приближающийся шторм, – Ночь дивная будет.
– Плохая, Великий, – возразил тому княжич Белоозерский Руальд, тоже всматриваясь в небо, – К полуночи небо затянет, непогода разыграется! Выходить в такое время в море смерти подобно! Не видно ж ничего, тьма – хоть глаз выколи!
Рёнгвальд чуть слышно усмехнулся. Он уже понял, к чему клонит Великий князь. Игорь холодно посмотрел на княжича. Тот мгновенно стушевался.
– К полуночи, – коротко бросил Великий князь, – И тихо.
Вечером девятого сентября пятнадцатого индикта оставшиеся корабли россов всё также мирно покачивались на морских волнах вблизи берега. Патрикий Феофан, в который раз оглядев суда мерзких язычников-варваров, лишь зло стиснул зубы и сплюнул за борт. От справедливой расправы тавроскифов спасало лишь проклятое мелководье. Если бы не оно, Феофан давно бы уже закончил начатое.
Император Роман Первый Лакапин, владыка Византийской империи, дал чётко понять патрикию – не один корабль россов, будь то драккар, или даже самое мелкое дырявое судно, не должен покинуть побережье.
Ежедневно Феофан получал известия от другого патрикия, Иоанна Куркуаса, умелого полководца и стратега, так удачно разбившего почему-то отделившиеся войско варваров на территории Фракийской провинции.
«Озверев от крови и вседозволенности, варвары беспечно творят беззаконие на великой имперской земле. Кажется мне, что тавроскифы предали огню всё побережье Стена, а из пленных одних они распинали на кресте, других вколачивали в землю, третьих ставили мишенями и расстреливали из луков. Пленным же из священнического сословия они связывают за спиной руки и вгоняют им в голову железные гвозди. Немало они сожгли и святых храмов Божьих. Однако надвигается зима, и у россов заканчивается продовольствие. Беспечные варвары ничего не смыслят в военном деле. Мы с лёгкостью разобьём их разрозненное войско. Да поможет нам Бог!» – писал в одном из своих последних посланий Куркуас.
Ночью разыгралась непогода. Дождь часто бил и хлестал паруса, ярко сверкали молнии, сильные волны шумно бились в борта хеландия. Феофан, ворочаясь на узкой койке в своей каюте, никак не мог уснуть.
Два месяца назад, пятнадцатью судами успешно разгромив варваров у входа в пролив Босфор, он не пустил архонта Ингваря в город кесарей. Победа была великой. Почти десять сотен судов и более сорока тысяч воинов отправились на морское дно.
Упустил патрикий самую малость, меньше десятой части росских кораблей. И теперь эта меньшая часть, избежав кары Господней, продолжает терзать империю. Из-за его, патрикия, ошибки. Лишь бы никто в Палатине не решил, что он сделал это нарочно.
Феофан поднялся, глянул в мутное окно каюты. Тьма непроглядная, дальше вытянутой руки ничего не видать. Патрикий облачился в доспех, потуже затянул ремешок имперского шлема, закинул тёплый кожаный плащ и поднялся на палубу.
Дождь лил как из ведра. Громкие раскаты грома и яркие вспышки молний то и дело озаряли небосклон. Феофан стоял на носу своего хеландия и напряжённо вглядывался в темноту.
– Ужасная ночь, – проговорил он стоявшему рядом дежурному гвардейцу. Тот быстро кивнул, соглашаясь.
Особенно яркая молния на миг ударила совсем рядом с берегом, на долю секунды осветив его. Сердце патрикия ёкнуло, забилось чуть сильнее. Кровь прилила к лицу, дыхание участилось.
Патрикий прислушался. Тёплая вода Эвксинского понта шумно плескалась за бортом. Снизу, в трюме хеландия, чуть слышно храпели прикованные цепями к гребным скамьям рабы. И тут Феофан услышал. Даже не так, в ночной темноте и звуках бушующей стихии он просто угадал звук.
– Залп прямо по курсу, – скомандовал он расчёту носового орудия.
Стоявший рядом гвардеец изумился.
– Зачем, друнгарий? – попробовал возразить он, – Мы много раз пытались достать до росских кораблей. Не хватает самую малость...
– Залп прямо по курсу! – бешено заревел Феофан, вскидывая руку. Разбуженные приказом патрикия инженеры шустро принялись настраивать огненосную машину. Через две минуты, показавшиеся Феофану вечностью, сгусток зелёного пламени плюхнулся недалеко от берега, яркой кляксой растекаясь по морской воде.
Стоявший рядом гвардеец уже не раз так делал, и быстро понял, что дело это бестолковое и напрасное. До кораблей россов слишком далеко, шагов двести, а может, чуть больше. Машина же могла метать огонь лишь на восемьдесят, максимум девяносто. Огненное облако пролетело и разлилось широкой лужей, словно маленькое яркое солнышко в беспросветной темноте.
Но патрикию хватило и этого. Он увидел, как шагах в пятидесяти от разлившегося в море греческого огня, шустро работал вёслами, последний росский кораблик старательно пытался укрыться в ночной темноте. Небольшой, пузатый купец, с нашитыми поверх бортов дубовыми досками. Патрикий часто видел такие, когда приезжал с торговыми и государственными делами в Херсонскую фему.
– Трубач, сигнал
