Серж Неграш - Талисман

Муонг ей ничего не сказал, но по тому, как он вспыхнул и как заиграли желваки на скулах, Ника поняла, что перегнула палку. Он устал. А вместо поддержки услышал слова, еще больше укрепившие его мнение о женщинах, как о законченных и неисправимых стервах.

Не прошло и часа со времени его возвращения, как раздались тревожные звуки тамтама, собиравшие племя.

Муонг прислушался, потом устремился к центру селения. Ника, разумеется, тоже.

Выяснилось, что дело действительно серьезное: леопард-людоед напал на одну из женщин и загрыз ее.

Туземцы подавленно молчали.

— Хищника нужно выследить и уничтожить, иначе он вернется за следующей жертвой, — пробормотала Ника.

— Я пойду, — вызвался Муонг. Когда к нему шагнули трое воинов, он покачал головой: — Я пойду один.

Странно, но ему никто не возразил. Нике же сообщили, что лучший охотник волен так поступить; остановить его вправе только вождь.

Мвиру спросил что-то у Муонга, тот кивнул. Но девушка не поняла, что именно.

— О чем они? — спросила она у Аамили, той самой третьей жены Мвиру, которая считалась не совсем женщиной. Но Аамили не смогла Нике объяснить.

Муонг ушел, вооружившись копьем, и Ника с тревогой ждала его возвращения.

Что ни говори, человек против леопарда — не шутка. Это смертельно опасно даже для лучшего охотника племени. Девушке хотелось последовать за Муонгом, но она переборола себя. И все же от нарастающего беспокойства Ника не находила себе места.

Он явился на рассвете. Вернее — приполз. Муонг жестоко пострадал в схватке. Кровожадная кошка разорвала ему живот и шею; рана была такая глубокая, что через нее вываливались внутренности, грудь исцарапана страшными когтями. Мужчины, нашедшие его, осторожно подняли содрогающееся в конвульсиях невыносимой боли тело и отнесли к хижине знахаря Нганги.

Ника, едва услышав обо всем, примчалась туда же. Она увидела, как Нганга, сухонький старичок, обладавший, как говаривали, поразительными способностями в области чародейства, высыпал на шею Муонгу какой-то бурый порошок. И кровь, смешавшись со снадобьем, мгновенно остановилась и образовала плотный бурый валик вдоль глубоких царапин.

Затем Нганга описал вокруг раненого три круга, перепрыгнул через него и, наклонившись, припал к ране, словно что-то высасывая. Муонг застонал, но Нганга не отвлекался. Закатив глаза, он неожиданно оторвался от тела и плюнул. Вместе с кровью в его плевке обнаружился коготь леопарда.

— Я изгнал дух врага, — встав, торжественно объявил знахарь.

Мужчины племени многозначительно переглянулись.

Нганга подошел к костру и бросил туда какой-то предмет, который, вспыхнув зеленоватым пламенем, наполнил все вокруг чесночным запахом. Как только зеленоватый огонь исчез, старик вытащил обуглившийся предмет, вложил его в пустую косточку неведомого плода и засунул в рот исцеляемого. Муонг кашлянул, вздрогнул, вытянулся и затих.

Очевидно, дым усыпил его.

Нганга запел. И все, собравшиеся рядом, принялись подпевать ему, создавая мелодию, показавшуюся девушке зловещей.

Ника не выдержала и отвернулась. Запах горелого мяса подсказал ей, как использовал Нганга раскаленную железку.

Закончив операцию, он ловко зашил раны Муонга костяной иглой с продетой в ушко тонкой жилой какого-то мелкого животного, прочитал несколько загадочных заклинаний и удалился, препоручив пострадавшего заботам женщин. Поскольку запрет прикасаться и приближаться к нему беременным и кормящим женам никто не отменял, то выхаживать раненого предстояло Нике.

Ника опасалась, что Муонг не выживет.

«Его нечем даже перевязать!..» — злилась от бессилия она.

Но вот несчастный, лежа уже в собственной хижине, застонал, открыл мутные от муки глаза и попросил воды. И девушка, зная, что пить ему нельзя, слегка смочила его губы.

Муонг горел и трясся в ознобе.

Ника позвала Нгангу.

Осмотрев бедолагу, знахарь прищелкнул языком, что, по-видимому, должно было выражать надежду на благополучный исход, и удалился. Зато явилась Аамили. Ника так обрадовалась этому, словно жена Мвиру — ее лучшая подруга.

— Муонг не умрет, не бойся. А леопарда он убил. Вот, — Аамили протянула Нике кусок мяса, — я принесла тебе его сердце.

— Но Муонг не может это съесть, — возразила Ника, с трудом строя фразу на чужом языке.

— Съешь сама, ты ведь его жена, какая разница — он или ты? — удивилась Аамили, глядя на девушку как на дурочку.

Надо признать, раненый вел себя достойно: он стойко переносил боль, не жалуясь и ничего не требуя. Его состояние оставалось тяжелым. Ника, несмотря на заверения Аамили, боялась, что сердце Белого Воина вот-вот остановится. Но он упрямо боролся за жизнь. А девушка не отходила от него ни днем, ни ночью. Она использовала оставленные Нгангой снадобья, чтобы не дать ранам Муонга загноиться.

На пятые сутки старик-знахарь поманил Нику к себе в хижину. Тревожась за Белого Воина, оставленного в одиночестве, — вдруг ему что-то понадобится, а ее не будет рядом! — девушка приготовилась выслушать Нгангу. Она надеялась, что поймет из его речи хотя бы треть, и поразилась, когда старик заговорил на английском, медленно и коверкая слова.

— Учил Муонг, — пояснил он. — Я — его, он — меня. Так понимать друг друга.

Нике стало стыдно: она давно жила в племени, а говорила еле-еле. А тут старик овладел совершенно не нужной ему речью. Вероятно, ему помогли уникальные способности Детей Змеи к подражанию и идеальный слух.

— Муонг плохо здесь, — сказал Нганга, — надо уходить.

— Вы хотите прогнать его? — изумилась Ника. — Но почему?

Знахарь покачал головой.

— Прогнать — нет. Муонг — хорошо. Охота, ликембе — хорошо.

— Тогда в чем же дело?

— Рвать дерево от земли — умрет. В другой земле — нет, нельзя.

Растение, с корнем вырванное из родной почвы, почти всегда умрет, даже если его пересадить, так и человек не может вечно жить вдали от родины — вот о чем хотел сказать ей мудрый старик.

— Да, — согласилась девушка, — но он по своей воле не вернется домой.

— Муонг — сильный. Живот больно — терпеть, мужчина. Сердце — совсем плохо. Зверь рвать мясо, человек, — Нганга задумался, подбирая английское слово, не вспомнил, прижал руку к груди, — омвами. Бара понимает? — с надеждой спросил он.

Дикая кошка, в когтях которой побывал Муонг, искалечила его тело, но для него это не смертельно. Та боль, что причинили ему люди, гораздо страшнее. Они ранили его душу. Омвами — значит душа.

— Бара понимает, — потрясенно прошептала Ника.

— Нганга лечить — трава, огонь. Муонг — жить, Бара — жить. Омвами — нет, Нганга не способен.