Александр Етоев - Обратная сторона Земли

Князь лежал и чувствовал, как трутся о его тело скользкие земляные черви, как, сложившись тугими кольцами, отдыхает на камне уж. Несколько раз он видел на дороге машины. Они проносились мимо, те, кто в них ехал, ни в какие сказки не верили. От машин поднималась пыль, она оседала на камне, и тело начинало зудеть. Это было не самое тяжкое из мучений, наложенных на него судьбой. Пыль смывал дождь, дождь служил ему вместо рук. Но — память, но — одиночество, но — будущее, в котором не оставалось света. С этим справиться помощников не было.

Однажды ночью, когда рощу остудило туманом, он услышал со стороны болота какие-то неясные звуки. Звук шел снизу из-под земли, словно там, в сырой глубине, трудился огромный крот. Скрипели раздвигаемые пласты, и осыпалась крошка. Звук то пропадал, то появлялся снова. Князь ждал, напряженно вслушиваясь. Скоро он услышал отдаленный металлический лязг. Об опасности Князь не думал — что ему, заключенному в камне, какая-то возня под землей. Звук тем временем нарастал, скоро монотонные удары из-под земли стали сотрясать почву. Окаменевшим сердцем Князь почувствовал беспокойство. Он не мог понять, что же происходит внизу. И когда беспокойство переросло в ожидание и тревогу, Князю послышалось будто кто-то окликает его по имени.

— Князь! — Голос был странно знакомый. — Хозяин меча, ответь.

Князь вспомнил. Ночь. Безлюдный музей. Меч, разрубающий колдовской узел. Фогель — старик-смотритель, которого Князь освободил мечом от заклятья и которому возвратил покой. Фогель

— это был он.

— Где ты, ответь? Князь! Назови себя, чтобы я не потерял направление.

— Я здесь, — закричал он в ответ невидимыми каменными устами. — Здесь, у дороги, меня превратили в камень.

Ждать пришлось еще долго. Туман стал понемногу спадать, и в путанице мокрых ветвей, оплетающих ночную поляну, робко заговорили птицы. Фогель его больше не звал, но удары делались громче. Князь зорко всматривался в темноту и вскоре у края низины заметил в траве движение. Земля вздыбилась широким горбом, лопнула во многих местах, полетели влажные комья, и в редеющем на заре тумане из земли показался гроб. Большой, разбухший, тяжелый, облепленный рыжей глиной и оправленный в стальную решетку.

На секунду все стало тихо, потом крышка медленно отошла и, отплевываясь от серой пыли, из гроба выбрался Фогель.

— Смотри, что они со мной сделали. Надели смирительную рубашку. Думали, раз душа не досталась, то хоть тело прибрать к рукам. Накось-выкуси, Тимофеев! Не просто старого Фогеля усмирить. Живого-то не смогли, а мертвому сам Бог помогает.

Он потряс в воздухе кулаками и, схватившись за металлический прут, согнул и закрутил его в узел.

— А ты, я гляжу, влип. — Старик уже стоял на траве, стряхивая с себя присохшую бетонную корку. — Крепко сел, это плохо. Негоже господину меча попадать в такие истории. Я знаю, кто это сделал. Это Каменный, слуга Тимофеева. Когда-то Тимофеев наказал Каменного за кражу золотой табакерки, превратил в придорожный камень. Кабы ты не помог, так бы ему и лежать в пыли у дороги.

Старик огляделся.

— Эге, тут и болотце. Гнилая, а все вода. — Он подошел к низине и принюхался к стоячей воде. — Однако Мокрым попахивает. Ты здесь никого не встречал? — Старик выдернул из зарослей камышину, размахнулся и запустил ее, как копье. — Молчит. Ну и пес с ним. Пора заняться тобой.

Фогель подошел к камню и погладил шероховатый верх.

— Хорошо, что я не весь ушел на покой. А еще спасибо Вдовцу — есть такой дурень из тимофеевских, — поленился сходить за водицей к Змееву Яру. А облил бы — так эту медвежью решетку никакими зубами не перегрызть. От той водицы любой металл каменеет. Слава тебе, лень-матушка, что наперед нас родилась. Не ты бы — лежать нашему Князю камнем до второго пришествия.

Старик опять тронул камень и покачал головой.

— Меч здесь не поможет, нужна кровь. Немного, хватит и капли. Как же быть? Кровь, кровь… Моя — черная, не годится. Придется тебе потерпеть.

Старик обхватил камень руками и изо всех сил стал сжимать. Князь почувствовал, как спирает дыхание. Фогель сжимал все сильнее, от боли Князь едва не кричал — в мертвых стариковских руках, с виду высохших и невзрачных, скрывалась такая сила, что Князь скоро не выдержал:

— Не могу больше. Отпусти.

— Терпи. — Старик сжимал и шептал: — Мертвое одолей живое, мертвое одолей…

Перед глазами Князя закрутились радужные круги, он подумал, что умирает, и когда терпеть стало вовсе невмоготу, старик впился в камень зубами и на белой зернистой поверхности выступила алая капля. Старик перестал давить и, омочив палец в крови, поставил на валуне крест.

Роща наполнилась шумом, заговорили птицы, туман растаял. Князь лежал на траве и чувствовал, как оживает тело. Встал он не сразу, а когда встал — покачнулся и едва не упал. Камня под ивами не было, оставалась одна глубокая вмятина.

— Светает. — Фогель посмотрел на восток. — Скоро солнышко выкатится. Значит, пора до дому. Ну что, горе ты мое бородатое, ожил? Поди умойся.

Князь медленно, качаясь как пьяный, сделал два шага к болотцу.

— Иди, иди, — поторопил его Фогель. — Пока я здесь, Мокрый тебя не тронет.

— Мокрый? — Князь посмотрел на низину, но спрашивать старика не стал. Подошел к воде, зачерпнул ладонью и обтер измученное лицо.

Старик уже собирался.

— В любом несчастье есть своя хорошая сторона, — сказал он, спрямляя погнутые прутья решетки. — Ты прошел испытание камнем, это тебе пригодится. Тимофеев, конечно, умница, но и дурак большой. Сам себе яму роет. Ты тоже хорош. Мог наперед подумать. Вспомни-ка, что говорится в книге: «Сторонись придорожного камня, сторонись зацветшей воды, беги красного человека.» Ты, Князь, хоть и великий читатель, а прочел — ничего не понял. Все в книге — что было, есть и что будет, — я уже тебе говорил. Хорошо, я был под боком, а кабы меня не было? Есть такие места, куда мне пути заказаны. А тебе их пройти придется.

10

Пахло серой и йодом, и чем выше поднималась волна, чем жарче она кипела, тем громче кричали птицы, выхватывая из бурой пены больших красногрудых рыб.

Лицо хозяина города было белее мела, а глаза в коричневых впадинах горели злее огня. Он раздавил подошвой семенящего по песку краба, но легче ему не стало. Наверху на каменном рубеже скрипели старые ели. Их выеденные солью стволы протянулись в небо, как струны, и на игольчатых остриях, огромные, словно головы великанов, висели круглые облака. Пригнув тяжелые плечи, Тимофеев пошел на волну. Та вздохнула и отступила.

— Фисон, геон, тигр, ефрат, — сказал он, взмахивая плащом. — Пусти проход.