Тролли и легенды - Пьер Певель
Довольно скоро возникли разногласия.
Если требования объединяли троллей, то в способах добиться справедливости они разделялись. Они, не умея договариваться, по принципиальным вопросам чаще всего затевали споры. На первый план выходили личные разборки, вдохновленные или подстегнутые старыми разногласиями, о которых Гриффон до того знаменательного вечера ничего не знал.
Парижские тролли образовывали шесть кланов.
Прежде всего — Исторические, которых остальные называли Старичьем: Малый, мост Менял, Нотр-Дам и Сен-Мишель. Они были бы и самыми старыми парижскими троллями, если бы их мосты — существование которых документировалось весьма отдаленными датами — не разрушались и не реконструировались. Правило, однако, было строгим. Даже восстановленный идентичным образом, мост терял своего тролля, чей преемник затем вливался в ту же семью. «Историки» были представителями самых почтенных столичных династий троллей. Им — рассудительным, но слишком привязанным к традициям, — не доставало решительности.
Далее в хронологическом порядке следовали тролли мостов, построенных в XVII веке: Турнель, Дубль, Сен-Луи (стул которого пригодился Гриффону), Руаяль и мост Мари. Они называли себя Мушкетерами и все носили усы и бородку клинышком. Пон-Нёф, строго говоря, принадлежал к этим последним. При всем том его статус дуайена означал, что он обязан выдерживать дистанцию с этими троллями, полными щегольства и отваги, но которым иногда не хватало мозгов.
Следующими шли Бонапартисты, из которых нам уже знакомы Аустерлиц и мост Искусств, и пока не представлявшийся Йенский. Эта троица родились во времена Первой — и единственной, по их словам, — империи. Они сохранили военную суровость, заботу о репутации и чувство чести, что, хотя и сближало их с Мушкетерами, означало, что они терпеть не могли семерых, появившихся после них. Эти именовались Модернами, или Денди: Арколь и Каррузель (уже здесь упомянутые), а также мост Гренель, мосты Архиепархии, Инвалидов, Берси и Луи-Филиппа. Модерны никогда не упускали случая к провокации, и каждое слово, каждый взгляд служили поводом для ссоры между ними и Бонапартистами.
Османцы[5] были четырьмя тихими, но убежденными в своей значимости буржуа. Читатели помнят Сольферино. К нему добавим Насьональ, Альма и Пуан-дю-Жур, очень похожих на него, с головой уходящих в карточную партию, попивая при этом легкие вина и покуривая сигары. Ничто не угнетало их больше, нежели угроза установившемуся порядку, — за исключением обстоятельства, что их процветание оказывается под ударом. Поэтому вы можете представить себе, какие муки они испытывали в то время; муки, неведомые Республиканцам, а именно Сюлли, Тольбиаку, Мирабо, мосту Александра III, Руэлю, Дебийи, Пасси и второму Аустерлицу — на сей раз виадуку. Молодые и импульсивные мостовые тролли, родившиеся во времена Третьей республики, охотно воображали себя революционерами. Они полагали Модернов за позеров, а всех остальных — за скучных тупиц. Их расположение снискал только Пон-Нёф.
«Четверо и пятеро — девять» — размышлял Гриффон. — «Еще три — двенадцать. Плюс Модерны, их семь, — девятнадцать. С Османцами — двадцать три. И Республиканцы, тридцать один… Тридцать один? Даже если учесть Пон-Нёфа, мне все равно не хватает одного!»
Гриффон забыл о Конкорде, чей мост в Париже значил немало, но который за столом держался весьма сдержанно, ничего не говоря и лишь кивая. Изабель его только сейчас заметила.
— А этот, значит, со всеми соглашается? — прошептала она на ухо Пон-Нёфу.
— Конкорд[6]? До некоторой степени да, верно. Его мост был торжественно открыт в 1791 году. Он звался именем Людовика XVI, но, как вы понимаете, после революции это название не прижилось. Поэтому он стал Мостом Революции. Кажется, в 1792 году. Затем мостом де ла Конкорд, в 1795 году. Затем наступила Реставрация, и он снова стал мостом Людовика XVI. И наконец, в 1830 году он опять назван мостом Конкорд. Окончательно. Наверное.
— И такая нерешительность объясняется всеми этими переименованиями?
Пон-Нёф пожал плечами:
— Возможно. Если только не наоборот…
Тона беседы тем временем повышались.
Каждый из кланов стоял на собственных позициях, не рассматривая иных решений, кроме предложенных им самим, и, в зависимости от ситуации, обвинял других в робости, несознательности, милитаризме, стариковской беспомощности, мальчишеском хулиганстве или реакционности. Но по-настоящему бросил в порох спичку Тольбиак, заявив, что уже приступил к действию.
Остальные Республиканцы, как и ожидалось, поддержали его и выступили единым фронтом. Мушкетеры, которые тоже выступали за действия, обиделись на то, что те ни с кем не посоветовались, на что Республиканцы ответили, что если бы они стали запрашивать одобрения собрания, то ждали бы до сих пор. Бонапартисты требовали дисциплины и согласованности действий, и предпочтительно — под их командованием. Османцы настаивали на санкциях, призывали к соблюдению приличий и служили мишенью для насмешек Денди. Историки утверждали, что ситуация серьезная, а значит, ее крайне необходимо обстоятельно обдумать. И каждая из партий находила себе убежденного сторонника в лице Конкорда.
Пон-Нёф хотел вмешаться, но Гриффон придержал его за рукав и встал. Он подождал, пока все обратят на него внимание, и постепенно добился тишины.
— Господа, спасибо за внимание. Как вы знаете, Пон-Нёф пригласил меня сюда сегодня вечером, чтобы помочь вам. И именно это я и собираюсь сделать, в меру своих сил и возможностей.
Гриффон сделал небольшую паузу и, убедившись, что завладел всеобщим вниманием, продолжил:
— Прежде всего знайте, что нашли во мне союзника. По отношению к вам была допущена несправедливость, и Париж не выполняет своих обязательств, не выплачивая вам причитающейся суммы. Этот очевидный факт нельзя оспорить: парижане у вас в долгу.
Это получило одобрение. Тролли закивали, обмениваясь удовлетворенными взглядами.
— Так как же получить возмещение? Вот в чем вопрос.
Гриффон встал и, словно размышляя вслух, принялся расхаживать взад-вперед вокруг стола.
— Конечно, не следует предпринимать необдуманных действий, — обратился он к Историкам. — Точно так же важно не выходить за рамки закона, — сказал он Османцам. — Но разве не всякий труд заслуживает оплаты? — сразу добавил он. — Разве вы не должны пожинать плоды своих усилий и самоотверженности? — Он сделал небольшую паузу. — Согласен, действия Тольбиака сегодня вечером были рискованными. — (Республиканцы нахмурились.) — Но теперь, когда дело сделано, разве это не тот тревожный звоночек, который требовался Префектуре, чтобы уяснить вашу решимость? — (Все те же выразили свое удовлетворение.) — Потому что нет сомнений, что вы должны действовать, — сказал он, как бы
