Тролли и легенды - Пьер Певель
И тут же исчезнувшей.
Тролли — троглодиты. Ничто им так не нравится, как сидеть дома, когда над головами тонны и тонны земли и камня. Простой крыши для них недостаточно, а безбрежность неба вскорости рождает в них беспокойство. Отсюда и явственное облегчение, охватившее Пон-Нёфа, когда он возвратился внутрь своего — порядком захламленного — обиталища.
— Прошу извинить за беспорядок, — сказал он, освобождая своих гостей от пальто и шляп. — Я всегда вел холостяцкую жизнь.
Слегка смутившись, Изабель и Гриффон вежливо улыбнулись.
Ибо слово «беспорядок» не годилось для описания множества необычайного барахла, загромождавшего помещение до такой степени, что невозможно было угадать его размеры. То же самое относилось и к следующим комнатам, где были навалены всевозможные предметы всяческого рода, всяческого происхождения и эпохи — или почти что всяческого. Сколько потребовалось бы торговцев подержанными вещами, сколько терпеливых антикваров, чтобы разобрать сокровища — безделушки или произведения искусства, — которые Пон-Нёф копил и бережно хранил с момента открытия своего подопечного моста?
Впору было голове кругом пойти.
— Три века, — пояснил тролль.
Поскольку, хотя первый камень закладывался в июне 1578 года при знакомых нам печальных обстоятельствах, Пон-Нёф был завершен и открыт только в 1604 году Генрихом IV.
— Три века — это вам не пустяк, — грустно добавил Пон-Нёф, входя в освещенный фонарями коридор. — Это кое-чего да заслуживает, верно?
На мгновение Пон-Нёф приоткрыл душевный надлом, который прятал из скромности и вежливости. Уголком глаза Гриффон приметил, что баронесса тронута этим достойным, измученным и усталым старым троллем, который ничего иного не желал, кроме как жить своей жизнью и заниматься своим тролльим ремеслом, и притом был вынужден выпрашивать то, что принадлежало ему по праву. Гриффон понял также, что Изабель становится на защиту парижских троллей. Не по велению разума, как он, но ведомая инстинктом, из сочувствия и живейшей привязанности ко всем, кто пострадал от несправедливости.
Пон-Нёф коротко вздохнул и овладел собой. Положив руку на дверную ручку, он повернулся, даря извиняющуюся улыбку Изабель и Гриффону.
— Вот мы и пришли, — сказал он.
И отворил дверь.
* * *
В 1909 году в Париже насчитывалось тридцать три моста и пешеходных мостика через Сену. И столько же троллей. А теперь представьте, на что могут походить тридцать с лишним троллей, когда они собрались в одном месте и… затеяли споры?
В комнате, освещенной дюжиной люстр, все собравшиеся за большим овальным столом говорили и кричали одновременно. Отдельные перепалки складывались в оглушительную какофонию. Здесь не было ни в чем недостатка: громкие выкрики, указующие персты, раскрасневшиеся лица, удары кулаком по столу, издевательский смех, презрительные пожатия плечами и гневные упреки. Уже прозвучало несколько оскорблений. Атмосфера накалялась, и явно оставалось подождать лишь несколько минут, пока сойдется в драке первая пара оппонентов и начнется всеобщая потасовка.
— Господа! — воскликнул Пон-Нёф.
Втуне.
— Господа! — повторил он, повышая голос.
Вновь безрезультатно.
— ГОСПОДА!
И поскольку его все еще не слушали, Пон-Нёф притопнул каблуком — и это сотрясло строение до основания, вызвав ужасный грохот, который сильно обеспокоил полуночников, проходивших Пон-Нёфом и принявших шум за землетрясение, но который сразу же заставил аудиторию замолчать.
Всполошившиеся тролли, на которых с потолка пластами повалила пыль, обратили свои озадаченные (а после и пристыженные) взгляды к хозяину. Пон-Нёф подождал, пока к его товарищам вернется некое подобие достоинства, и сказал:
— Господа, я вернулся с Луи Гриффоном, магом Аквамаринового Круга, большинству из вас известным, и чьи советы, я уверен, разрешат наши споры. Позвольте мне также представить вам баронессу де Сен-Жиль, которая… которая…
Пон-Нёф явственно силился подыскать причину для ее присутствия, и Изабель сама шагнула вперед; на ее губах заиграла улыбка, полная скромности и застенчивости.
— Вы позволите, месье дю Пон-Нёф?
Не дожидаясь ответа, она повернулась к троллям — кое-кто из которых тем временем подтягивал узел галстука, поправлял прядь волос или расправлял поавантажнее усы.
— Господа, прошу извинить мое неожиданное появление. Уверяю вас, я ни в коем случае не нарушу умиротворения ваших дебатов, и вы скоро забудете о моем присутствии. Однако желания любого из вас будет достаточно, чтобы я оставила вас, вновь извинившись. Но как знать? Когда вы определитесь по важнейшим вопросам, возможно, женское мнение во второстепенных предметах окажется — конечно же — не обязательным, но полезным? Или приятным?
С этим Изабель опустила глаза, показывая, что полностью полагается на мудрость всемогущей аудитории.
Гриффон, нисколько этим не обманувшийся, не мог не почувствовать определенного восхищения. «Хуже всего» — подумал он, — «что они поведутся, даже не потребовав объяснений, зачем она сюда явилась…»
И действительно.
Первым поднялся мужчина в черном костюме, белой жилетке и лакированных туфлях.
— Мадам, — сказал он, кланяясь и целуя руку Изабель, — добро пожаловать. Если они вздумают вас прогнать, сперва им придется пересечь меня.
— Благодарю вас, месье. Месье…?
— Руэль. К вашим услугам.
К ней уже приближался другой, похожий на буржуа времен Второй империи, с большим животом, бакенбардами и часовой цепочкой.
— Сольферино, — сказал он, в свою очередь целуя руку чародейки. — Мадам, позвольте отдать должное вашей красоте.
— Месье, вы слишком добры.
— Нисколько, мадам. Нисколько.
За ним последовали два наполеоновских офицера в полном обмундировании. Они щелкнули каблуками, поклонились и представились:
— Мост Искусств и Аустерлиц!
И отступили в сторону, чтобы пропустить довольно неряшливого старика.
— Малый Мост, — сказал он.
— Месье, я очарована.
— Равным образом, мадам.
Затем настала очередь двух денди эпохи Реставрации — в белых панталонах, фраках с длинными фалдами и пестрых жилетах, слегка нарумяненных, с завитками локонов на висках. Они удостоили баронессу замысловатого реверанса, без меры, пожалуй, усложненного, но безупречно выполненного.
— Арколь! — объявил первый.
— Каррузель! — сказал второй.
И так мимо продефилировали все, причем у Изабель для каждого нашлось теплое слово. И все они вернулись на свои места в восторге: кое-кто с отсутствующим взором, кое-кто расцветши в глупой улыбке. Наклонившись к Гриффону, Пон-Нёф сказал:
— Она потрясает.
Гриффон возвел глаза к потолку и вздохнул.
* * *
Коль скоро Изабели поднесли
