Людмила Астахова - Невиновных нет

— Ничем не отличаюсь, — она снова потерла шею. — Я такая же. Мы все такие, и за то, что делает один, отвечают все. И наоборот. Не я осудила, но — Стая. Невиновных нет. Но шуриа этого не поймут.

Не поймут и того, что, не будь повешенный ролфи дезертиром и предателем, не будь он трусом и самозванцем, носи он на плече по праву знак посвящения — ничего бы не изменилось. Ровным счетом ничего. Он стоял на пути — во-первых. И приказ Князя превыше всего — во-вторых. Доставить Джойн на Ролэнси — живой! Но для этого самой неплохо бы остаться в живых. Вот что важно, а судьба сородича, некстати попавшегося под руку шурианскому воину, да к тому же и над еще теплыми трупами, ценность его жизни… Как бы там ни было, Приказа она не перевесила бы все равно. Потому что Ролэнси и Князю нужны шуриа, ему нужна леди Янэмарэйн, и последний рилиндар наверняка тоже окажется нужен Вилдайру Эмрису, и остров этот необходим Священному Князю. Так что эрна Кэдвен нашла бы за этим Холдейром какую-нибудь вину, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать шуриа, как ролфи умеют карать своих. Неважно за что.

— Все так, моя Грэйн, моя Верная, — Локка прищурилась огненным глазом, и Грэйн обожгло Ее яростным удовольствием, Ее ликованием. — Ты честна. Ты знаешь. И потому ты — моя!

— Невиновных нет, — кивнула ролфи. — И когда я оступлюсь, Ты отринешь меня и столкнешь вниз. Это справедливо.

«Нет… Нет… Невиновных нет», — эхом отозвалась гора и вздрогнула всем своим могучим телом. Пламенная богиня расправила сияющие крылья и закрыла ими небо, дохнув в лицо Грэйн сухим жаром. Локка улыбалась.

А для успокоения боли — не в сердце, но в горле! — довольно и того, что изгой оказался трусом — и она, прапорщик эрн-Кэдвен, сама тому свидетель. А еще того, что оказался он и глупцом. Тявкать следует лишь на тех, кто не посмеет ответить. Разве Локка допустила бы, чтобы Грэйн простила низшему оскорбление? По Законам Ролфи покойный Холдейр заслужил свою петлю как минимум дважды. А! И еще она может засвидетельствовать, что был он в форме вражеской «армии» и командовал отрядом. Так что трижды. Все случилось как должно. Все правильно. И висельник Холдейр прекрасно это понимал. Ведь он был ролфи.

— Ты никогда не говорила со мною прежде, Яростная, — молвила Грэйн. За грохотом обвала она не слышала своего голоса, но богиня ответила:

— Я всегда говорю с тобой, дочь сестры моей. И буду говорить, пока ты верна.

И когда эрна Кэдвен окажется вдруг не нужна Князю и Ролэнси и петля захлестнет ее собственное горло, это тоже будет правильно. Невиновных нет. А шуриа… они пусть думают что хотят. Даже то, что Грэйн просто сожалеет о своем участии в этом деле… или что еще они могли себе надумать, увидев, как она молчит и угрюмо потирает шею. Все равно. Они — другие, им никогда не бегать в Стае, не почуять, как сладко, как пьяняще поет в крови это единение, это подчинение зову вожака, зову богов и крови. Верность, созидающая из дикой своры народ. Холдейр вот понимал, но они — нет.

— Не будь так уверена, дочь Морайг. Не только народ моей сестры способен понять, что верность — это вовсе не цепь.

Эрна Кэдвен пожала плечами в безмолвном удивлении. Разве?

Земля вздымалась под нею, так, словно бы Грэйн опять была посреди моря Кэринси, там, на палубе гибнущего корабля. Ролфи лежала на спине, раскинув руки, и Локка парила над нею, и Грэйн казалось, что не богиня, а она сама взлетает туда, вверх, где по небесной равнине охотится Белая Свора Оддэйна.

— Мне не нужны рабы, моя Грэйн.

Ярость Локки горчила, словно старый черный эль из дубовой бочки.

— Мои дети предпочли верности — рабство. Пусть так! Но они все равно мои дети. Но ты — дочь Морайг, однако, когда я зову, ты все равно слышишь мой голос, моя Верная. Ты шагнула в мой огонь и стала моей, но и дочерью Морайг разве перестала ты быть?

— К чему Ты говоришь это, Огненная? Я молода и глупа, Локка. Разве мне дано понять Твои речи?

— А разве не дано?

Покачиваясь в восходящих жарких потоках, Огненная Сова медленно кружила над затихающей горой. Грэйн нахмурилась, пытаясь постичь Ее, — и безнадежно вздохнула.

— Хорошо, — Локка улыбнулась снова. — Пусть так. Только помни, что любой огонь, где бы он ни горел, кто бы его ни разжег, — это все равно Мой огонь, Грэйн. И не следует сомневаться и колебаться не стоит, если хочешь шагнуть в него, дочь Морайг и моя дочь.

— Я запомню, Огненная.

— Конечно, запомнишь, — богиня взмахнула крылами и поднялась выше, еще выше. — Ты — ролфи, и, чтобы делать, тебе не обязательно понимать зачем. Пока не обязательно. Ты — хорошая Гончая, моя Грэйн, верная и сильная. И тебя ждет мой дар.

— И в нем наверняка будет какой-нибудь подвох, Беспощадная.

— Непременно будет! — Золотая луна рассмеялась вспышками зарниц и сполохами дальних пожаров.

— Я помню о тебе, Локка… — прошептала эрна Кэдвен и закрыла глаза, убаюканная тенью Ее крыльев.

— И я помню о тебе, моя Верная… — ответила Она треском занявшегося в костре хвороста.

День намечался по-настоящему жаркий, а дорога вела все больше в гору, чем под гору. И хотя Джэйфф Элир уверял своих спутниц, что выбирал самый удобный и безопасный маршрут, но Джоне так не казалось. Слишком круты были подъемы, слишком камениста тропа, и к тому же груз из нескольких мушкетов за спиной делал путь сплошным мучением. В кожаных поршнях хорошо по травке бегать или по песочку, а каменные осыпи для них губительны. Оставалось лишь позавидовать Грэйн, у которой не только силенок, как у взрослого мужчины, но еще и крепкие ролфийские сапоги на ногах имеются. Эрне Кэдвен вообще все было нипочем, знай себе топает за Джэйффом практически след в след и в ус не дует. Джона же пыхтела позади, вся взмокшая и покрытая слоем пыли толщиной в палец.

Темп ходьбы, заданный бывшим рилиндаром, не способствовал особой разговорчивости, да и не хотелось лишний раз открывать рот. Рано поутру Джона сходила посмотреть на обвал, который они с Джэйффом устроили, и зрелище поразило ее до глубины души. Кто бы мог подумать, что объединенная сила Земной и Огненного может обрушить половину горы. Впрочем, Элир не выглядел счастливым. Во-первых, таких лагерей на Шанте еще штук десять или даже пятнадцать, а значит, их ночной вклад в дело спасения шуриа минимален. А во-вторых, было еще кое-что, глодавшее рилиндара изнутри. Вчера они беседу вели не только о способах завоевания благосклонности ролфиек.

— Мы перестали быть народом, Джойана, — с горечью сказал Джэйфф. — Мы распались на тысячи мужчин и женщин, которых объединяет только Проклятье Сигрейн. Вслушайся, наша единственная общность — это Внезапная Смерть. Как тебе? Нравится? Мне — нет. Но я понимаю, почему так произошло. Ведь в миг Порога каждый только наедине с ночью и смертью, и ничто не спасет. Ни личное мужество, ни доблесть, ни мудрость, ни объятия возлюбленного, ни дружеская рука, ни материнская забота, ни долг родителя. Ни-че-го! Каждый шуриа всегда один. Всегда, Джойана. И каждый сам по себе и сам за себя.