Людмила Астахова - Невиновных нет

— Не повезло тебе, эрн. Понимаешь, мне позарез нужно сделать девушке приятное. И если она вынесла приговор, то так тому и быть.

Надо полагать, Холдейр умер очень и очень удивленным. Чтобы шуриа старался угодить ролфийке? Не может такого быть!

Может, может, самозваный эрн, не сомневайся. Для этого надо всего лишь прожить много столетий, быть обреченным на Внезапную Смерть и больше всего на свете любить Жизнь.

Пришлось, правда, снять повешенного, чтобы те, кто его найдут, не подумали лишнего. Нам ведь совсем не нужны подозрительно близкие к истине домыслы, не правда ли?

Джэйфф вернулся к женщинам, когда те занимались каждая своим любимым делом — Грэйн курила сигару, а Джона рылась в вещах мертвецов. И, к слову сказать, мародерством это было лишь отчасти. Никто из шуриа не сумеет устоять перед возможностью познакомиться с вещами врагов. Их истории, их долгий или короткий путь в этом мире — вот что манит детей Шиларджи. Вот и у Джойаны глаза подернулись прозрачной пленкой отстраненности. Не здесь она, не на Шанте, а в мире прошлого вместе с духами.

Джэйфф молча отдал ролфийке саблю Холдейра, мол, твой пленник — твой приз. И пока она разглядывала приобретение, быстренько оттащил подальше мертвых шуриа. Присыпал ветками, постарался спрятать от зверей. Духи их стояли рядом — спокойные и безучастные, озабоченные лишь тем, чтобы их тела похоронили по обычаю. Мужчина — огненный, а его сын — водный. Редкое явление, обычно дети наследуют посвящение родителей.

«Я расскажу Эзэлинде, где вас найти», — пообещал Элир.

Их сожгут, и пепел отца удобрит поле, а прах сына унесут волны.

— Идите вперед, не оборачивайтесь, — приказал Джэйфф спутницам.

Джона схватила ролфийку под руку и потащила прочь от рилиндара, стоящего над трупами чори. Уж больно грозен был голос у мужчины. Но сама же первая не выдержала и посмотрела назад.

Джэйфф с ножом в руке склонился к мертвецу и что-то делал с его лицом. И это «что-то» больше всего напоминало…

Спазм прокатился по пищеводу, леди Янамари тяжело сглотнула и быстро отвернулась. Догадалась.

Рогатая гора на первый взгляд не представляла никакой угрозы для расположившегося в ложбинке у ее подножья лагеря чори. Очень удобное местечко — со всех сторон от ветров закрытое, рядом ручеек и источник с ключевой водой, и стоит оказаться за соседней горкой — не услышишь ни малейшего звука. Идеальный лагерь, просто идеальный. И Джэйфф Элир сделал все от себя зависящее, чтобы так подумал Четырехпалый. Помнится, осенью рилиндар потратил неделю, пока вычистил источник, засыпал ямы, откатил камни и, наоборот, сделал непригодными другие возможные места стоянок. Ждать, когда капитан Ксори решит расположиться под Рогатой горой, пришлось до мая. Зато как все совпало — лагерь в нужном месте, рядом — посвященная Земле женщина-шуриа, отягощенная чувством вины, и целая ночь впереди. Другого шанса не будет никогда, хоть еще сто лет жди.

— Смотри, смотри внимательно, — шепнул рилиндар Джоне и дал ей подзорную трубу.

Лагерь как лагерь: палатка для офицеров, тенты для солдат, костры, часовые. Кто-то готовит себе ужин, кто-то латает одежду, кто-то азартно режется в карты. И у каждого черно-синяя нашивка, и у каждого мушкет.

— И, возможно, завтра им прикажут вырезать каждого шуриа на этом острове. Чтобы, когда будет взят форт, никто не мешался под ногами, — жестко сказал Джэйфф.

Его рука, лежащая на Джониной спине, стала удивительно твердой и тяжелой, словно камень.

— Я, конечно, не могу знать точно, что ты сделала, но готов поклясться ликом Шиларджи, что господин Тиглат выманил у тебя немножко денег на свои забавы.

— Много… — прошептала женщина.

— Что ты сказала?

— Я сказала — много денег, по меркам Шанты так вообще целое состояние. Я виновата.

— Ты виновата. Весь Синтаф виноват, — прошипел на ухо рилиндар. — Но, к сожалению, мы не сможем сейчас спуститься и всех их перебить. Мне очень хочется, чтобы вместо воды в этом ручье потекла кровь, но не выйдет.

Он многозначительно замолчал, лежа рядом на траве.

— Но есть другой способ, — как-то сразу догадалась Джона.

— Есть.

Джэйфф кивнул на двойную вершину Рогатой горы.

— Она только выглядит незыблемой и прикидывается безопасной, эта здоровенная хитрюга. Но дожди уже промыли в склоне глубокие трещины и образовали пустоты, целостность пород нарушена. Когда-то я облазил здесь каждый склон и нашел выход песчаного слоя, затем я долго вычислял, куда же он тянется, в каком направлении, и все-таки нашел. Стоит только сдвинуть его — и половина горы рухнет прямо на спящий лагерь.

Вечереющее небо отражалось в грязно-синих глазах шуриа, как в глубоких ледниковых озерах. На притихшую Джону он даже не смотрел.

— Ты — земная, и ты не можешь воззвать к духу горы, я — огненный, меня бы он послушал, но я — мужчина.

Истинная правда. Все именно так. Но есть способ. Всегда есть способ обойти запреты.

— Когда в Джезим пришли хёлаэнайи, никому из нас даже в голову такого не пришло бы. Никогда. Разве мы могли завалить русло реки, устроить так, чтобы их войско захлебнулось в рукотворном половодье? А как же лес и луг? Что же будет со старицей? Вот о чем мы думали, Джойана. Разве мы могли причинить боль нашему Джезиму, нашей Радости?

— А потом?

— А потом стало бесполезно. Все равно что убивать собственных детей ради мести их непутевому отцу. А потом…

— Пришли диллайн, — закончила за Джэйффа леди Янамари. — Со своими ружьями и пушками, и их было слишком много.

— Да. А Джезим все равно один-единственный, — вздохнул мужчина. — И Шанта одна. Надеюсь, она простит меня…

— Нас, — добавила Джона и стянула с головы фатжону, обнажая торчащие в разные стороны смоляные космы.

…Она шагнула в его огонь нагой и беззащитной, точно маленькая сухая веточка. Тихонько вскрикнула, трескаясь от нестерпимого жара, и сломалась в могучих объятиях. Так в жаркое лето медленно тлеющий торфяник вдруг превращает лес в море огня, отпуская из глубин слишком долго томившееся по простору и ветру пламя. Кричат и рушатся деревья, гибнут живые твари, корчатся в муке травы и подлесок. Но как ни силен и смертелен огонь, земля все равно сильнее, она примет в себя жар, она отдаст ему себя, но ему никогда не победить, никогда. Пламя пожрет само себя, и останется пепел, а потом прольется дождь, и земля станет еще щедрее, еще плодоноснее.

Земля никогда не ведет счет веснам и зимам, не помнит она, сколько раз легли снега и оделись в золото и киноварь леса, и Джона тоже забыла о времени. Зачем отмерять минуты, которые текут теплым медом, которые осыпаются лепестками на разгоряченную кожу, которые сплетаются змеиными телами? Зачем намечать сроки, если сама Жизнь не имеет конца и предела?