Елизавета Дворецкая - Солнце Велеса

– Никто не видел, как я пошла! – ответила Лютава, мельком подумав, что если бы кто-то видел тогда их встречу, то их накрыли бы еще на реке под развесистой старой ивой.

– Откуда ты знаешь?

– Берегиня Зуша Твердяту отвлекла, мной прикинулась, завертела, залюбила его чуть не до полусмерти. Где ему было за мной следить?

– Он там что, один был? Да там же народу… как на Купале! – по привычке сравнил старик Хортога и сам ухмыльнулся. – Ведь верно?

– Да кто угодно мог вас видеть, – подхватил Чащоба. – Так что отвертится Хвалис, ужом вывернется. Его небось Неговит за это время научил, чего отцу говорить. Такую кощуну сложил, что сам Хвалибог Соловей обзавидуется!

– Так что же? – Лютомер обвел глазами побратимов, сидевших, по случаю хорошей летней погоды, прямо на траве перед избушками Логова. – Молчать?

– Молчать, что брат кровный нас вятичам выдать хотел на погибель? – подхватила Лютава.

– Ну, скажете. – Хортомил пожал плечами. – А он вам поверит? Князь-то? Он Хвалиса любит. Вон как радовался, пока его в поход собирал! Если бы еще видоки нашлись. А с ним только кормилец, да Неговит, да Глядовец. Они все сами тем же дерьмом замазаны, будут молчать. Вы только с князем поссоритесь, и все.

Лютава и Лютомер молчали. Бойники были правы. Будучи уверены в предательстве Хвалислава, они не имели никаких доказательств, которым поверил бы князь. А значит, они только опозорятся в глазах всего рода, якобы пытаясь оклеветать сводного брата. А его, бедняжечку, и так всякий обидеть норовит!

– Ну его к лешему! – наконец Лютомер махнул рукой. – Пусть живет, плесень подколодная. Авось уму-разуму научился немного – хотел меня в землю закопать, да сам чуть туда не отправился. Будет знать, как со мной тягаться.

Хвалис и впрямь вернулся, отстав от бойников всего на несколько дней. Рассказывал он и его спутники точь-в-точь то самое, что от них и ожидали. Дескать, в лесу на них наскочили гуляющие вятичи, оттащили к князю, а там их опознал Доброслав и его отроки. О Лютомере и бойниках они, дескать, ни слова не говорили, притворились, будто приехали вести переговоры о возвращении сестер, а о бойниках Святомер каким-то образом узнал сам. Святкина жена рассказала, с неба увидав!

Все это говорилось на пиру, который князь и правда устроил. Лютомер и Лютава молча слушали рассказ сводного брата, и он даже был несколько разочарован, приготовившись отражать их попытки разоблачить его ложь. Наученный Галицей, он надеялся в ходе неизбежной ссоры настроить отца против Лютомера, в чем ему помогли бы и Неговит с Глядовцем, и Толига, пожалуй, тоже. Но не вышло, и он сидел как на иголках, не зная, чего от них теперь ждать.

На самом деле Хвалис возвращался от вятичей далеко не таким напуганным и неуверенным, как думали дети Велезоры. В главном обещания Галицы сбылись: на прощание Святомер заверил его в своей дружбе и даже намекнул, что зимой привезет ему в жены свою дочь – ту самую, от которой отказался Лютомер. А Доброслав весьма прозрачно давал понять, что если у Хвалиса появится новая возможность извести оборотня, то они, вятичи, всегда рады будут ему в этом помочь. В знак дружбы Доброслав даже преподнес ему хазарский пояс, усаженный серебряными бляшками, какой был у него самого и еще некоторых вятичских воевод. В этом поясе Хвалис теперь сидел на пирах в отчем доме, гордый, будто сам победил всех хазар и загнал за Хвалисское море. Пусть-ка этот волк лесной добудет себе что-то похожее!

Чувствуя за спиной силу, Хвалис без страха смотрел в волчьи глаза Лютомера и его сестры. Он ясно понимал, что они все знают и не собираются его прощать, но они молчали, и это уже была его победа. Меньшая, чем он надеялся, но победа. Тем более что после возвращения из похода в Ратиславле его стали уважать больше, признав в нем наконец мужчину. Еще бы жениться на хорошей знатной невесте с сильной уважаемой родней – и можно вступить в открытую схватку с оборотнем, который, не имея жены, не числясь среди взрослых мужчин и вообще членов рода, был как бы и не сын Вершине вовсе.

Кроме наблюдений за Хвалисом у Лютавы нашлись на пиру и другие дела.

– Ярко мне снился сегодня, – шепотом рассказывала ей Молинка. – Будто приходит он ко мне, красивый такой, кудри золотом горят, в глазах огонь. Будто обнимает он меня, целует, говорит: лада моя, не грусти, скоро буду я с тобой!

Сначала Лютава не нашла тут никаких поводов для тревоги: чудное ли дело, когда влюбленной девушке снится жених? Но сны эти повторялись ночь за ночью и не шли Молинке на пользу. Бледная, без румянца на щеках, с темными тенями возле глаз, она худела и дурнела день ото дня все заметнее.

– Береги дочь твою, матушка! – как-то сказала Любовиде Галица. – Давеча вышла я ночью по нужде да и видела – прилетел змей огненный, над крышей твоей искрами рассыпался да и пропал. Не к тебе же летал, не к меньшим твоим, а видно, к старшей. Тоскует о женихе, вот змей ее и выследил!

Как ни мало Любовида уважала Галицу, сейчас приходилось признать, что пронырливая челядинка права. Судя по словам Молинки, к ней приходил молодой парень, точь-в-точь похожий на Ярко, но с золотыми кудрями, с огнем в глазах, и именно после его ласк она просыпалась, разбитая и обессиленная. Любовида пробовала сама проследить за незваным гостем, но каждую ночь на нее нападал такой вязкий и глубокий сон, что побороть его не удавалось.

Позвали Лютаву.

– Ты за ней в вятичах не уследила, теперь сделай что-нибудь, – сказала хозяйка и тут же принялась просить: – Помоги, доченька! Прогони ты этого гада, а то ведь потеряем Молинку! Уж тогда лучше бы ей там, у вятичей, замуж пойти – все бы живая была да еще счастливая!

Любовида понимала, насколько нежелательны для угрян сейчас брачные связи с вятичами, но материнская любовь одолевала – всей душой жалея дочь, она сама уже готова была просить мужа отпустить Молинку за Ярогнева.

И Лютава, вооружившись сулицей, перебралась жить в Ратиславль, в просторную избу Любовиды. Два ее сына, семнадцати и пятнадцати лет, сейчас пребывали в стае, а три дочери – Молинка и еще две младшие – жили при матери.

Легкое копье Лютавы было не игрушкой: она очень неплохо умела с ним обращаться. Под руководством Хортогостя она еще в отрочестве выучилась ловко и метко бросать его в цель, и хотя воевать ей приходилось пока только на тайных тропах Нави, против живого врага сулица послужила бы не хуже.

Молинку уложили между двумя сестрами, Лютава устроилась на краю лежанки, положив сулицу на пол так, чтобы легко могла схватить. Она намеревалась сторожить до рассвета, но когда приблизилась полночь, сразу поняла, о чем говорила Любовида: неодолимая истома сковала все тело. Сознание плыло, потяжелевшие веки опускались сами собой. Сон был наведенным, она отчетливо видела это, но у нее не хватало сил его сбросить. И чары исходили не от человека, а от какого-то иного, более сильного существа. Так же Семислава не могла одолеть чар, которые накладывал на нее сын Велеса, – сковывая по рукам и ногам, не давая развернуться ее собственным способностям…