Елизавета Дворецкая - Солнце Велеса

Первые дни она плакала и не хотела с ними разговаривать, кляла обманщиков, погубивших ее счастье, грозила им гневом Лады. Но эти волки лишь смотрели на нее своими одинаковыми серыми узкими глазами и молчали. Они сделали то, что считали правильным. А до ее любви и тоски им не было дела. Лютава, правда, утешала ее, уверяла, что зимой сродники Святомера непременно приедут, и если отец посчитает этот брак подходящим, ее отдадут за Ярко и всего-то через полгодика она снова увидит своего ненаглядного жениха.

Но Молинку это все не утешало. Она была влюблена, весь мир без Ярко утратил краски, и сама себе она казалась пустой оболочкой – ее сердце, душа, жизнь остались на берегах Зуши. Даже если все сложится так удачно, как Лютава обещает, то ждать еще так долго! Когда ты влюблен, и два дня до новой встречи кажутся бесконечными, а полгода – это как целая жизнь и еще половина смерти после нее. Целое море черной пустоты, перейти которое не хватит сил. Этим двоим хорошо – когда они вместе, им больше никто на свете не нужен.

А если отец не согласится ее отдать? Ведь они все навыдумывали кучу каких-то сложностей – про хазар, про смолян, про дешнян! При чем здесь хазары и смоляне? Она ведь просто хотела быть счастливой с тем, кого указали ей Небесные Пряхи!

Ко времени возвращения домой Молинка немного взяла себя в руки. Возле устья Угры ночевали в Щедроводье, где большухой была двоюродная сестра бабы Темяны, а значит, жила родня; там Молинка уже молчала и не жаловалась, а ее истомленный вид приписывали усталости и волнению. В привычной обстановке новая любовь уже не казалась такой горячей и яркой, стала напоминать счастливый сон.

Вот они дома, ее обнимают мать и отец, братья и сестры, все рады и счастливы… Довольный князь хлопает Лютомера по плечу, целует Лютаву, благодарит старшего сына, и все Ратиславичи довольны: девушки возвращены, никаких обещаний вятичам не дадено, на хазар идти не надо!

Вершину и особенно, разумеется, Замилю очень тревожило то, что Хвалис не вернулся со всеми, а родичей волновала судьба Неговита, Домши, Толиги и Глядовца с сыном, которые все еще оставались в руках вятичей. Но Лютомер заверил, что и этих надо ждать обратно в ближайшие дни: он ведь честно выполнил уговор. Когда бойники в первый раз заночевали на берегах Оки, он сам разбудил Семиславу на белой заре, вывел из шалаша на поляну и снял чары.

Княгиня опомнилась, осмотрела себя, увидела вывернутую рубаху своего пленителя, в которой проходила все эти дни, и усмехнулась, дивясь собственному виду. Поистине сильны были чары, если молодая гостиловская княгиня, щеголиха, избалованная богатым и любящим мужем, не замечала, что ходит вроде травяного чучела, наряжаемого на праздники.

– Спасибо тебе, Вершиславич, что слово сдержал, не обидел меня. – Она посмотрела на Лютомера, и в глазах ее засиял прежний насмешливый блеск. Теперь даже нелепая чужая одежда не мешала ей выглядеть так, будто весь белый свет лежит у ее ног. – И рубаху свою подарил, не пожалел!

– Что же мне было делать, если перья свои лебединые ты по ветру растеряла? – Лютомер тоже усмехнулся, вспомнив, как она лежала на траве в груде обрывков. – А что до обид – твой муж и пасынки моих сестер не обидели, и я тебя невредимой мужу возвращаю. Пусть знает: хоть я и оборотень лесной, а слово свое держу. Или и ты думала, что у меня совести нет?

– Нет. – Семислава несколько смутилась и отвела глаза. – Не потому, что ты оборотень и волк лесной. Потому что ты Велес, и Велес – в тебе. Я знаю, как трудно тебе Лады лишиться. И хотел бы, да руки не пускают. Но от судьбы не уйдешь, что на небе делается, то и на земле отражается. Может, придет еще срок Велесу с Ладой повидаться.

– Велесу с Ладой – несомненно, – ответил Лютомер. – А мне с тобой?

Но Семислава на этот вопрос не ответила. Развязав полотенце, которое все эти дни служило ей вместо повоя, она расплела косы и тряхнула освобожденными прядями, волнистыми, как речные струи, вызволяя и принимая свою силу. Лютомер застыл, словно скованный этими шелковыми сетями, – Семислава вновь была собой, свободной лебедью в небе, способной очаровать даже его, того, кто недавно держал ее в плену своих чар.

– Возьми. – Усмехнувшись, она стянула Лютомерову рубаху и бросила в него. Он безотчетно поймал, не в силах ни оторвать глаз от этого зрелища, ни пошевелиться.

– Прощай, Вершиславич! – Обнаженная берегиня, окутанная волнами шелковых светлых волос, махнула ему рукой, и рука вдруг обернулась белым крылом.

Женщина повернулась в воздухе, словно сжалась в комок, а потом крупный белый лебедь расправил крылья и взмыл в утреннее небо. Сделал круг, крикнул, еще раз прощаясь, и умчался на полудень, держа путь над Зушей. Туда, где ее ждали люди, думающие, будто она принадлежит им.

Не помня себя, Лютомер провожал глазами птицу и сжимал в руках свою рубаху, на которой еще осталось тепло и запах ее тела. Он не мог не жалеть, что отпустил ее, но знал, что иначе поступить было нельзя.

Поэтому насчет возвращения любимого сына Лютомер успокаивал отца с чистой совестью. И Вершина, поверив ему, приказал готовить пир, чтобы после возвращения Хвалислава отпраздновать успешное дело и воздать честь всем, кто заслужил.

Лютава и Лютомер долго обсуждали между собой и со старшими из бойников, стоит ли попытаться открыть глаза Вершине и рассказать, как его любимый сын Хвалис чуть не погубил их всех.

– Предал он нас? Знамо дело, предал, иначе откуда бы Святомер вообще про нас узнал? – втолковывал им Лесога. – В воде разве что увидал! А мы-то, чай, не дурни, дозоры днем и ночью выставляли. Хоть чем тебе поклянусь – ни одна вятичская рожа к нашему стану и близко не подходила! Хвалис выдал, больше некому!

– А подите докажите! – возражал ему Чащоба. – Гулять он пошел, Хвалис, на девок посмотреть! Купала же! Или русалок испужался, побежал куда глаза глядят! Ведь были русалки!

– Мы и сами испужались! – пробормотал Дедила. – Да, Хортимка?

– Только мы не побежали никуда, – буркнул Хортомил, вспоминая, как в ту ночь вокруг их лесного стана ходили призрачным хороводом русалки, завлекали, манили к себе парней, почти весь год лишенных женского общества.

– Или, скажет, вятичи сами на них в лесу наткнулись, – продолжал доказывать Чащоба. – Взяли под белы руки, за спину заломили – и к князю волоком. Мы, скажет, молчали, а эти гады ползучие сами догадалися – раз тут один сын Вершины угренского, то и другие неподалеку! За девками следили? – Он ткнул рукой в сторону Лютавы. – Следили! А она куда пошла? К тебе, Лют!

– Никто не видел, как я пошла! – ответила Лютава, мельком подумав, что если бы кто-то видел тогда их встречу, то их накрыли бы еще на реке под развесистой старой ивой.