Ник Перумов - Боргильдова битва

— И правильно, — кивнул Старый Хрофт. — Потому что от меня Силам здешнего мира не проистечёт никакого вреда.

Кователь долго ещё смотрел на Высокого, как он привык называть гостя.

— Я верю, что ты не хочешь зла. Но слушающие твои речи, принимающие твои уроки, должны знать и другую сторону правды.

Старый Хрофт кивнул.

— Мне нечего скрывать. Всё, что ты сможешь сказать моим ученикам, Они уже знают. Обманывать следующих за тобой — это путь Врага, не мой.

— Я должен напомнить им, что их долг, их родина — сей мир, но никакой иной, — тон Кователя оставался мягким, но под мягкостью скрывалась непреклонность.

— Напомни. Но скажи также, что двери миров не заперты его хозяевами на глухие засовы. Ушедшие смогут вернуться — или же нет, по их свободному выбору. Подобно тому, как пришёл сюда я.

— Да, — согласился справедливый Кователь. — Тебя не было изначально… нет ничего, что соответствовало бы тебе в изначальной песне…

— Мир больше того, что можем представить себе ты или я, — пожал плечами Старый Хрофт. — Поскольку я — существую, тебе надо признать, что есть вещи, тебе неведомые, и лежат они вне пределов твоего мира. Давай оставим этот спор, Кователь. Делай, что почитаешь справедливым. Моё дело — не тёмно и не злобно, я не боюсь никакой правды. Мой дом останется открыт для всех, кто ищет знания.

— За которое ты, однако, попросишь высокую плату, — проницательно заметил Кователь.

— Я попрошу не плату, — посуровел Отец Дружин. — Я покажу им дорогу. Встать ли на неё — дело их и только их самих.

(Комментарий Хедина: я сидел и смотрел на эту фразу — и почему-то ощущал озноб. Почти точно так же, в тех же выражениях Старый Хрофт говорил мне о «показанной дороге», когда мы с ним едва-едва стали… доверять друг другу, назовём это так.

Однако тогда он ещё только искал дорогу к другим, к тем, для кого он, хоть и могущественное существо, но никак не бог, не повелитель и не тот, которому довольно лишь шевельнуть пальцем. Мне эта инвектива показалась странной — бог Один никогда не правил, подобно всевластному тирану, напротив — вникал во все мелочи жизни своего мира, мира, где он родился от изначальной искры Дыхания Творца, так какие же особые открытия мог он совершить, уговаривая своих «учеников» выбрать путь войны?..

Дальше в книге открылся аккуратно извлечённый из какой-то явно эльфийской летописи отрывок, на тщательно выделанной и неведомо как сохранённой древесной коре. Отец Дружин, похоже, любил вставлять описания своих дел, сочинённые простыми смертными, ну, или бессмертными.)

И Высокий щедро делился со всеми, кто приходил к нему, отринув злые или себялюбивые помыслы, делился своим знанием и великим умением. Ильвё, король Невозжелавших, тех, что не покинули берега своей родины, был среди тех, кто внимал Высокому, тщательно записывая всё, что слышал. Многие из Перворождённых тогда следовали за своим королём, ибо Ильвё манили тайны иных небес и миров, король знал, что мир, где он живёт сейчас, хоть и велик, но исчерпаем, и потому хотелось ему знать, что по своему желанию он сможет встать на дорогу, ведущую к иным солнцам, хотя и помнил, что запрещено подобное словом Творца.

Многие эльфы слушали рассказы Высокого, и многие тогда зажглись мечтой о странствии меж звёзд.

(Комментарий Хедина: надо полагать, так эльфам представлялось путешествие через Межреальность.)

Однако чем дальше, тем мрачнее и сдержаннее становился Высокий, и уже не звучала в его словах хвала Творцу и его верным слугам, создавшим всё великолепие нашего мира. Мрачнее и беспокойнее становился Высокий, и эльфы печалились, видя его тревогу.

— Скажи мне, Высокий, отчего туманно твоё чело? Диковинным и преудивительным вещам научил ты нас, и многие хотели бы очутиться за пределами стен этого мира, но последнее время тебя гнетут неведомые заботы. Скажи, поделись с нами, ведь мы, столько узнав от тебя, тоже хотели бы помочь!

Долго молчал Высокий, а когда наконец заговорил, голос его полнила печаль.

— Слушай меня, владыка Ильвё, многому я научил тех, кто хотел почерпнуть у меня знаний, но сейчас время моё здесь подходит к концу. Впереди у меня война, жестокая и беспощадная, и я не могу звать твоих подданных за собой. Я долго жил в ваших краях, я полюбил твой народ, и потому уйду один.

Вести опечалили короля Ильвё, ибо высоко чтил он Высокого и надеялся, что могучий дух из-за пределов привычного мира откроет его народу неведомые доселе пути. И потому сказал он так:

— Досточтимый, но мы очень многому научились от тебя. Тьма и бродящий в ней Ночной Охотник более не пугают нас, мы способны теперь постоять за себя. Благодарность наша тебе безмерна, и многие лихие удальцы моего племени хотели бы бросить вызов неведомому — под твоим водительством. Да что говорить о них, я сам чувствую влекущий зов небывалого, невиданных путей, что пролегли за привычными нам звёздами.

— Если бы речь шла просто о невиданных путях и дальних мирах, — ответствовал Высокий, и голос его полнила горечь, — я не стал бы колебаться ни мгновения. Но мне предстоит бросить вызов великой и почти необоримой силе, по сравнению с которой вся мощь столь пугающего вас Ночного Охотника — поистине лишь детские забавы. Не скрою, я хотел позвать тех, кто вызовется сам пойти вместе со мной. Но сейчас я понял: сделать так — значит уравнять себя с моими врагами, приведшими на смертное поле бесчисленные множества тех, кто служил им или из страха, или по алчности.

(Комментарий Хедина: сделаем скидку на понятную комплементарностъ эльфийской рукописи, однако Старый Хрофт тут несколько слукавил: за Молодыми Богами шли отнюдь не из одних лишь страха или алчности, хотя таких тоже хватало. Ракот в своё время тоже никак не хотел в это поверить, надеялся, что рати Обетованного разбегутся, не желая жертвовать жизнью за тех, кого мой восставший брат в своих зажигательных речах именовал не иначе как «кровавыми тиранами».)

— Не проси за своих соплеменников, великий король Ильвё. Я предсказываю твоему народу великую войну, войну с богами, и она разразится на твоей памяти. Она случится не скоро, но так и век твой весьма долог.

— С какими же богами ты пророчишь нам битву? — спросил владыка эльфов, ибо сказанное Высоким засело в его душе, словно тёрн. — Будут ли это владыки нашего мира? Однако они добры, если судить по Кователю или Истинному Охотнику…

Долго молчал Высокий, а когда наконец ответил, слова его показались королю туманными и неясными, словно дух-скиталец намекал на нечто совершенно иное.