Возвращение (СИ) - Галина Дмитриевна Гончарова
Можно. Но коли шум поднимется, Устинья ему помогать не станет, это не Аксинья. Все потерять в минуту можно. Тут и царевич не простит никогда. И не отболтаешься, попросту слушать не будут. Рисковать Михайла мог. Но когда была хоть какая надежда на выигрыш. А тут-то никакой! Вообще!
И смысл?
Надо подождать. Надо просто подождать.
И Михайла очаровательно улыбнулся Аксинье.
— Ксюшенька моя. Радость моя...
Даже если ловишь осетра, карасика с крючка отпускать не стоит. Авось, да и пригодится. Хоть бы и кошке скормить.
* * *
Илья Заболоцкий как раз на часах стоял.
Вышел на службу? Ну так дежурь...
Стоял, скучал, рот зевотой драл.
Стоять надо, да кому та Часовая башня нужна? Сюда и не ходит никто...
Кроме...
А что тут надо боярину Раенскому? Платона Михайловича Илья не слишком любил. А за что его?
Умная сволочь. И к царице вдовой вхож. А уж та...
Лучше ей на когти и не попадать. А то и под батога лечь можно, не посмотрят, что боярич.
Вот этот самый боярин к Илье и подошел.
— Ты Илья Заболоцкий? Алексея боярина сын?
— Я, боярин.
Нравится тебе Раенский, не нравится, а вежливым быть лучше. Целее будешь.
— Вот и ладно. Передай отцу, я к нему завтра с утра в гости буду.
— Боярин?
— Говорить будем.
— А про что, боярин?
— А то не твоего ума дело. Молод еще.
Развернулся, да и пошел восвояси. Илья едва не плюнул в досаде.
Ну не сволочь? Молод, глуп...
А ты старым родился и мудрым? Да? И с бородой, наверное. За нее и вытягивали.
Тьфу!
* * *
— Теодор, мин жель, предлагаю сегодня прогуляться к веселым девочкам. Там, говорят пополнение.
Руди ожидал веселого согласия, но Фёдор только головой покачал.
— Не знаю. Не хочется что-то.
— Теодор, я тебя не узнаю!
Фёдор и сам себя не узнавал. Но — не хотелось.
Вот в храм каждое воскресенье он ходил обязательно. А к девочкам... нет, не хотелось. Не те они.
Не такие.
А вот Устинья... волосы у нее словно медь старая, глаза серые, глубокие и ясные, кожа тонкая, светлая, почти прозрачная. И вся Устя такая... словно рассвет.
— Не хочу, Руди. Поехали на реку? Посидим, как в детстве...
Руди расплылся в широкой улыбке.
— Теодор, ты помнишь? Поедем, конечно!
Михайла подвернулся сразу же, за дверью. Ему Руди и выдал указания.
Приготовить все для посиделок на берегу. Вина взять, покушать чего, для сугрева что понадобится... может, полость медвежью, может, еще чего.
Михайла поклонился — и принялся за дело.
Поздней ночью мужчины сидели на берегу реки Ладоги, там, где она делала крутой поворот. Рыбаки то место не любили, омуты, да и коряги, зацепится крючок — не вытащить. Только попрощаться. Про сеть уж и говорить не стоит.*
*- Примечание по р. Ладога — автор в курсе, что в Ладожское озеро впадают Свирь, Вуокса, Волхов, Сясь, Назия, Морье. Вытекает Нева. Но в нашем чуточку альтернативном мире из Ладожского озера и вытекает река Ладога, на ней и стоит столица. Прим. авт.
Фёдор о рыбе не думал. Просто сидел, потягивал из кубка горячее вино с пряностями, смотрел на небо, на реку...
Не гневался, не думал ни о чем. Пребывал в расслабленном состоянии, таком редком, таком беспечальном... Устя? Да, ему хочется к ней. И чтобы она обняла, и по волосам погладила, и... просто это — его. Его река, его светлое течение. Его Устинья...
Смотрел на воду и Михайла.
Мысли его были похожи на темный глубокий омут.
Ждал он. По сторонам оглядывался, ждал... невелика приспособа, скоморохи и не такое используют, чтобы сработало оно в нужное время... пора уж?
Михайла лично все навострил, проверил... но мало ли, что отказать может? Что подвести?
Ан нет! Сработала его выдумка. Грохнул выстрел пищальный... неприцельный он, да кто ж там разберет? В темноте-то? В ночи? И Михайла кинулся вперед, сбил Фёдора под обрыв, сам улетел вместе с ним, чудом оба в реку не свалились...
Закричала почти человеческим криком раненая лошадь. Этого не планировал Михайла, но так и лучше даже. Эхом отозвался Руди. Таким... неприлично-бранным эхом.
Фёдор дернулся, но Михайла его не пустил.
— А ну, лежи!
Царевич так опешил, что даже и не огрызнулся. А Михайла приподнялся на локтях.
— Огонь затушите, недоумки! А ты лежи!
Тут Фёдор уже и опомнился.
— Ты как со мной разговариваешь, шпынь?!
— Думаешь, в тебе надо с почтением дырок понаделать? — Михайла не церемонился. Тут уж и до Фёдора дошло.
— Это ж...
— В тебя стреляли. А как огонь затушат, так мы и вылезти сможем, видно нас не будет.
— Прости.
Михайла чуть в речку второй раз не рухнул.
От царевича?
Да такое?
Хорошо подействовало, иначе и не скажешь!
— Ты, царевич, живи им всем назло. А я уж тебе послужу, коли не дал ты меня по ложному навету запороть...
Конечно, все было не так. И даже не лежало рядом. Но Фёдор тут же поверил, что Михайла ему благодарен по гроб жизни. И служить будет, вернее пса. А почему нет?
— Служи верно. А за мной награда не задержится.
С обрыва высунулась голова Руди.
— Мин жель, можно вылезать. Костер потушен.
Посидеть на берегу не удалось. Вернулись в город, да и пошло следствие. Но где ж там стрелка найти?
Утек, тать проклятый, разве что пулю на память оставил. В лошади.
Не кинься Михайла на Фёдора, была б такая же дырка в царевиче. Повезло.
А поздно ночью прошел Михайла, пищаль он легко нашел, снял веревки, убрал приспособу свою, да и закопал все под деревом. Больше всего он за кремень и огниво боялся, не отсырело бы, проверил... и ведь получилось! В нужный момент грохнуло!
А Федька теперь боится, и его еще больше ценит! И не заподозрят Михайлу-то!
Красота!
* * *
— Да ты в своем ли уме, сын? Где я, а где царицын родственник?
— Батюшка, так и сказал, сегодня припожалует.
— Ох, грехи наши тяжкие...
И завертелась карусель.
Подворье вскипело и взбурлило. Все мылось, чистилось, относилось на место, чтобы не попало под ноги дорогому гостю... боярыня едва не взвыла. Хорошо еще, Устя помогла. Сестру попросила заняться нарядами, не в залатанной же телогрейке дорогого гостя встречать, пусть Аксинья им сарафаны подберет, да уборы драгоценные. Сама отправилась на кухню, надзирать за готовкой, да и за уборкой в доме, а боярыне двор остался.
Боярин тоже готовился. Сидел,
