Возвращение (СИ) - Галина Дмитриевна Гончарова
Повезло — боярин Раенский приехал только к обеду. Все успели.
* * *
— Это и есть тот самый Михайла Ижорский?
Царица Любава Никодимовна была хороша даже сейчас. Высокая, статная, особенно карие глаза крупные, яркие, брови черные, лицо гордое, властное. Волос под белым покрывалом не видно, но в молодости, надо полагать, была она неотразима.
Михайла тут же кинулся на колени и облобызал ее руку.
— Я, матушка-государыня.
Ручку не отняли, даже по щеке потрепать соизволили.
— Хорошо. Я тебе за сына благодарна. Только сам знаешь, не у меня нынче власть. Но Бориса попрошу тебя наградить. Чего ты хочешь?
— Я уже сказал, чего хочу. Служить Фёдору Иоанновичу. И дальше послужу, коли на то божья воля будет.
Любава Никодимовна благосклонно кивнула.
— Хорошо же. При сыне моем будешь. Как успел ты стрелка упредить?
Тут Михайле скрывать было нечего.
— Я, государыня, к лошадям отошел. Там темно, глаза хорошо вдаль видеть стали. Смотрю через реку, думаю — красота. А там, на другом берегу, зашевелилось что-то над обрывом. Чую, не с добра там человек появился. Ну я и кинулся на Фёдора Иоанновича, яд вспомнил...
Конечно, все было не совсем так. Но к чему царице ненужные подробности?
Она и не заинтересовалась. Покивала благодарно, по щеке еще раз Михайлу потрепала.
— Я тебя отблагодарю.
И ушла к сыну.
Михайла еще на много вопросов отвечал, но подозревать его никто не подозревал. А вот сам он думал. Серьезно и неприятно ворочались мысли, словно шершавые камни...
Фёдору эта мысль с поездкой пришла в голову просто так. В одну минуту.
Никто не успел бы упредить убийцу. Никто не предугадал бы.
Значит — его ждали?
Или за ним следили?
И кому это нужно? Если так подумать, Фёдор — он же бесполезен и безобиден. Или его просто хотят убрать, потому что начались разговоры о свадьбе?
Кому-то не нужен женатый Фёдор?
Кому-то не нужен женатый наследник царя?
Кому-то нужна Устинья?
Последний вариант Михайла тоже рассматривал. Но пока, вроде, официального сватовства не было. Так что...
Нет, вряд ли это из-за Усти. А вот остальное...
Ладно, поживем — пожуем. А там и сыты будем.
* * *
Больная голова — это и плохое настроение. А когда на все это наслаиваются еще и важные гости...
Вот он, боярин Раенский, въезжает во двор, ровно сам царь. Свита у него, все в золоте, все на рыжих конях, в масть подобранных, сам боярин тоже в богатой шубе, золотом расшитой. Умен Платон Митрофанович, да есть у него одна слабость. Любит он все яркое, броское, вызолоченное, расшитое...
Любит!
Хоть и посмеиваются над ним за такие склонности, а помалкивают. Боярин еще и злопамятен, и спустя двадцать лет тебе обиду припомнит.
Алексей Иванович боярина встретил честь по чести. Проявил уважение, даже поклонился. Хоть и бояре они оба, вровень, а все ж... надобно.
— Добро пожаловать, гость дорогой. Откушай, чего Бог послал...
— А и откушаю, — согласился боярин. — Подобру ли, поздорову?
— Благодарствую, боярин. Вроде тихо все...
— Как жена? Как дочери?
— Эмммм, — замялся Алексей Иванович, который начал понимать, куда дело идет. И вывернулся. — Я сейчас стол прикажу накрыть, да пусть посидят с нами, когда не против ты, боярин.
Платон Митрофанович расплылся в улыбке, подтверждая предположения хозяина.
— Рад буду, Алексей Иванович. Ну, веди, показывай, цветы твои необыкновенные. Чай, наши-то боярышни краше заморских. Бывал я в той Франконии, так, не поверишь, на врага без страха ходил, а там с визгом позорным бежал.
— Не поверю, боярин. Что ж такое случилось?
— Так принято у них прически на головах наворачивать. Такие, вроде башен. И мукой их посыпают, для красоты. Надобно, чтобы волосы белые были.
— Как у старух, что ли?
— А у них мода такая. Но это-то что! Начал я с одной дамой там любезничать, хороша, чертовка. А у нее из прически — мышь выглядывает!
— Ох, мама родная!
— Я так с визгом и отскочил. Думаю, кто ее знает, что еще и откуда вылезет! А потом-то мне как есть объяснили. В баню они не ходят, тело тряпками уксусными протирают, а голову и вообще не моют. Только спицей особой чешут, когда сильно чешется. Вот, в прическах мыши и заводятся.
— Дикие люди!
— Как есть — дикие! То ли дело наши красавицы! И румяны, и полнотелы, и мыши из них не выбегают...
— И то верно, боярин.
— Платоном зови, чего нам между собой чваниться?
— Да и ровесники мы... меня Лексеем обычно кликали.
Бояре переглянулись.
Платон Митрофанович давал понять, что пришел, как друг. Алексей Иванович это понял, и тоже сделал шаг вперед.
А вот и обеденная зала. И три красавицы... ох, а ведь и правда — красавицы! Глаз не отвести!
— И таких-то царевен ты, боярин, у себя прячешь? Да в том же Лемберге к ним бы короли сватались! Дрались бы за право ручку поцеловать! Королевны! Лебеди, жар-птицы сказочные!
Боярин Заболоцкий с приязнью поглядел на жену.
Хорошо хоть — успела. И переодеться, и наряды нашла, и улыбается, вот... а ведь и правда — хороша! Глаза у нее ясные, серые, почти голубые. Светлые-светлые. И лицо совсем молодое, и фигура статная, почти девичья. Отвык он от супруги-то!
Пригляделся, привык. Она то с одними хлопотами, то с другими, а ведь красавица! До сей поры красавица, куда там дворовым девкам! Статная, с улыбкой, Платону Митрофановичу кубок подает, как по обычаю следует.
— Откушай, боярин.
Боярин глоток сделал — и все выпил.
— Ох и мудра ж у тебя супруга, Лексей Иваныч.
— За то и выбрал, Платон Митрофаныч, за то и люблю ее...
И на супругу поглядеть. Мол, что такое-то?
Супруга покраснела, а мужу на ухо и шепчет.
— Положено вина наливать, так я не стала. Вам еще о важных делах говорить, я кваску плеснула.
Умничка.
* * *
Платон Митрофанович сидел за столом, и боярышень разглядывал. Ну, какая тут Федьке полюбилась? Говорил, старшая. Устинья.
Вот, сидит, по левую руку от отца.
Младшая рядом с ней. И сразу видно, кто тут умнее.
Старшая смотрит спокойно, голову держит ровно, молчит, правда, но видно, это не от застенчивости или глупости. Просто молчит. Не желает привлекать к себе лишнего внимания, вот и все.
А младшая уже и ложку уронила, и кусок рыбы,
