Андрей Егоров - Путешествие Черного Жака

Едва мы оказались в лагере, ко мне подбежал влюбленный в Ундину разбойник, которого когда-то испугала огагуля. Его седая голова тряслась мелкой дрожью, и я почувствовал укол совести. Что-то в последнее время она меня частенько беспокоила… Впрочем, в том, что произошло, моей вины было немного — что поделаешь, если девочка не поладила с конем. Пока мы шли, жеребчик то и дело тыкался мне в плечо своей влажной мордой и тихонько покусывал, словно чувствовал, что провинился.

— Жак, — пробормотал он, — ты нигде не видел Ундину?

— А что, ты потерял ее?

Он пожевал губами:

— Значит, не видел?

— Разумеется, нет… С тех пор как ты забрал ее и вручил мне это, — я продемонстрировал ему висевший у меня на шее амулет демона с жабьей головой, — я про нее и думать забыл.

— Понятно. — Разбойник расстроенно качнул головами и отправился восвояси.

— Вот бедолага, — пробормотал я, немного досадуя на несправедливость этого мира. — Кто виноват, что чертова Ундина была такой странной дамочкой. Уж точно не этот несчастный.

Я оставил длинноухого приятеля у коновязи, а сам вернулся в шалаш, чтобы хорошенько выспаться. У меня в голове уже родился план действий, благодаря которому я смогу покинуть эти отвратительные места, да еще окажу услугу моему приятелю Ракруту де Мирту. Он, кажется, впал в серьезную хандру после появления Поскервиля и гибели демона Луксора. Друзей всегда тяжело терять. Ну ничего. Я ему покажу, кто его истинный друг.

Кошмар двенадцатый

Кровавая бойня

«…При луне они черные, — бормотал Конан, и в глазах его появилась варварская покорность судьбе. — А при ясном солнце они словно кровь, и кровь, должно быть, предвещают. Ох не нравится мне этот город!»

С рассветом ко мне в шалаш нагрянул слепой разбойник. Он нарушил блаженство молодого здорового сна, когда прокричал, что я должен явиться на собрание племени и рассказать свою историю. Племени? А я-то полагал, что это просто разбойничья шайка.

Значит, они считали себя племенем. Любопытно. А между тем мне снилось, как я нахожусь на приеме у молодой, потрясающе красивой королевы. Она вдруг отводит меня в сторону и говорит: «Жак, а ты не хотел бы уединиться?» «Уединиться?» — переспрашиваю ее я. «Ну да, — вдруг отвечает она, — я чувствую к тебе такое животное влечение, что буквально изнемогаю от желания прикоснуться к твоему мужскому достоинству…» «Только лишь прикоснуться?» — спрашиваю я. «Погладить его, поласкать…» — говорит она и начинает смачно облизывать губы. Мы совсем уже было направились в ее будуар, как вдруг появился двухголовый слепец и принялся орать о собрании племени. Вот мерзавец. Чтобы ему света белого не видеть. Кажется, он и так его не видит. Я рассмеялся и, потягиваясь — сон никак не хотел меня отпускать, — выбрался наружу.

Из-за верхушек деревьев выглядывало солнце. Оно еще только начинало свое восхождение. Рассвет уже уступал место дневному сиянию небесного светила, и все же еще было слишком рано, чтобы я прерывал свой сон ради сомнительного удовольствия рассказывать о своей жизни толпе полудурков. Однако мой план требовал немедленного осуществления: если я останусь в Кадрате еще хотя бы на сутки, то рискую просто свихнуться в обществе этих полоумных разбойников. К тому же я вовсе не был уверен, что здешний воздух благотворно сказывается на состоянии моего здоровья. А ну как и у меня тоже начнет расти из плеча вторая голова… Мне и одной-то порой слишком много…

Слепец ожидал меня. Он каким-то неведомым образом почувствовал, что я выбрался из шалаша, приблизился и положил свою узловатую старческую руку мне на плечо.

— Пойдем к центру нашего поселения, Жак, — сказал он, — там народ нашего племени уже ждет твоих откровений.

Я пошел в указанном голубоглазым разбойником направлении, удивляясь про себя, как слепой может знать, куда нужно идти и как он так точно положил руку. Должно быть, у него было хорошо развито интуитивное пространственное чутье. Голубоглазый не отпускал меня ни на шаг, его пальцы были крепко сжаты.

— Не спеши так, Жак, — пробормотал он, — ты уже придумал, что будешь рассказывать?

— Правду, — поспешно ответил я.

— Это хорошо… это очень хорошо. — В такт шагам слепец затряс своими головами.

Нет. Я все-таки никогда не привыкну к их синхронному движению. Если я и дальше буду это наблюдать, то вскорости точно тронусь рассудком. Тут мне в голову пришла любопытная мысль, и я целиком отдался ее рассмотрению. Большинство разбойников обладали двумя головами: казалось бы, они должны были за счет этого мыслить в два раза острее — ведь, согласно древней мудрости: «Одна голова хорошо, а две лучше». Впрочем, я знал и другую пословицу: «Одна голова хорошо, а ни одной — плечам легче». И все же два головных мозга могли бы сделать их обладателя подлинным мыслителем, философом, который изрекал бы оригинальные истины и сочиняя философские трактаты, а из этих бедолаг получились умственно отсталые разбойники. Вот еще один тезис о том, что физиология мало влияет на наше развитие — в основном мы зависим от окружающей среды. А может, в их черепушках было совсем мало серого вещества — только горстка соединенных друг с другом извилин размером с горошину, думать которыми не представляется возможным, потому что их функциональное назначение — это…

— Мы пришли, — слепец отпустил мое плечо.

Задумавшись, я и не заметил, как очутился в самом центре лагеря. Вокруг меня, рассевшись на голой земле, на каких-то тряпках, ельнике и наваленных в беспорядочном хаосе бревнах, расположились чудовищные разбойники. Сотни глаз смотрели прямо на меня. Вот они. Конечная ветвь катарской эволюции, тупиковый вариант развития, вид, обреченный на вымирание. Я обвел взглядом полудурков, которым предстояло насладиться моим рассказом… Хоть бы до них дошло то, что я собираюсь сказать. Наверное, надо говорить помедленнее и подбирать слова попроще.

— Ты можешь начинать, — сообщил слепец, — я чувствую их готовность.

Я кивнул и начал, выставив для проформы вперед правую ногу: когда-то на одной из иллюстраций в книге ведьм я видел философа, который, разговаривая с народом, принял именно эту позу. Должно быть, она позволяла ему разглагольствовать еще активнее.

— Да мне, собственно, и рассказывать нечего. Моя жизнь была короткой и наполненной только тяжким трудом и страданием. Я родился далеко отсюда. В поселении Стржмак, что находится на южных отрогах Стржмакских гор.

— Стржмак? — удивленно переспросил кто-то из моих слушателей.