Александр Егоров - Повелитель Ижоры

– Ты говори: сколько такой корабль, как твой, в Ижоре? – спросил Эйнар вслед за своим конунгом.

Я медлил с ответом.

– Король сам знать. Но ты скажи.

– Много, – прошептал я.

– Не лгать, – тюремщик сжал кулак. – Корабль один. Больше нет. Где Ингвар брать такой корабль? Такой оружие? Говори.

– Перун послал.

Конунг Олаф устремил на меня проницательный взгляд. «Ты не очень-то и лжешь», – понял я его мысль.

А его подручный наморщил лоб и хмыкнул недоверчиво:

– Никто не видел такой корабль. Это есть ведовство? Говори ясно, варгъюнг. Ингвар – колдун?

– Он колдун, – подтвердил я. Что бы это ни сулило мне, у меня уже не было сил спорить.

– Он может делать еще оружие?

– Может.

Олаф, казалось, размышлял о чем-то. Потом заговорил – тяжело и размеренно.

– Ваше княжество далеко. Ваше чародейство бессильно здесь против конунг Олаф, – переводил Эйнар. – Сегодня ты пленник. Ты убить наши люди. Мы убить тебя. Это – закон. Вот все.

Опустив голову, я ничего не отвечал.

Король бросил еще несколько фраз и отвернулся.

– Да, вас надо сжечь всех, – Эйнар повторил это с удовольствием. – Пока вы не перекусали всех в Сигтуне. Проклятые волки.

Переводчик и сам оскалил зубы – крупные, желтые.

– Значит, не всех сожгли, – пробормотал я.

– Твой люди нам не нужны. Твой маленький друг тоже. Ты есть главный. Ты отвечать за всех. Король Олаф владеть холодный огонь, огонь из воды, огонь из воздух. Это гроза на земле. А я… я владеть горячий огонь. Выбирай.

Эйнар покосился на жаровню. Угли притягивали взгляд, как золотые монеты в сокровищнице у моего отца, конунга Ингвара.

– Золото, – сказал я.

– Что-о?

Тюремщик подскочил ко мне поближе и врезал шершавой ладонью мне по лбу. Я больно ударился затылком о спинку жуткого кресла. В голове зазвенело.

– Ты говорить золото? – дышал на меня Эйнар. Изо рта у него воняло.

– Да, Ингвар даст вам золото. Я могу говорить с ним. На катере есть коротковолновая рация… я могу говорить далеко.

«Понимайте, как хотите, сволочи», – думал я с тоской.

– Отец заплатит за меня. И за моих людей. Ингвар заплатит.

Эйнар еще не успел перевести мои слова, а Олаф уже все понял и расхохотался – негромко, но зловеще, совсем как там, на заливе, когда шаровая молния врезалась нам в рубку. Отсмеявшись, он заговорил снова (Эйнар переводил, и его рожа понемногу покрывалась красными пятнами).

– Он даст золото? Нет. Нам не надо спросить. Мы не просим, мы берем свое. А ты будешь мертв, волк. Мертв сейчас.

У меня перехватило дыхание. И тут, словно желая передохнуть, конунг Олаф приложился к фляжке, висевшей (как я теперь разглядел) у него на поясе. Ухмыльнулся и продолжил:

– Гут. Ты жив. Но я не будет говорить с Ингвар. И ты не будет.

Поскольку я и вправду не мог говорить, он продолжал, все еще усмехаясь:

– Ты, маленький волк, хотел взять Сигтуну. Будет не так. Мы взять твой корабль. Взять твой оружие. И наши люди, много. Мы будем в Ижоре. Ты скажешь нам, как пройти… незаметно. В ночь, тихо. Мы возьмем все, что есть у Ингвар. Возьмем его башня, его земля. И его деревянные боги, которые могут сжигать и возвращать обратно.

«Он все знает, этот чернокнижник, – ужаснулся я. – И про излучатели знает, и про перемещение в пространстве».

Король снова глотнул. Оставил фляжку и утер губы тыльной стороной ладони.

– Путь будет открыт, – добавил он. – Весь море наш. Весь земля наш, до самый Хольмгард. Так будет навсегда.

Сказать на это было нечего.

– Нет, ты теперь не молчать, – сердито сказал мне тюремщик. – Ты отвечать: согласен?

Я кое-как разлепил спекшиеся губы:

– А что, если нет?

– Ты умирать долго. Кричать и не умирать. Просить и не умирать.

Мне захотелось сдохнуть прямо сейчас. Но чертов стул был на то и рассчитан: быстро он не убивал.

Больно уже не было. То, что я чувствовал, было следующим уровнем боли, слишком сильным для восприятия. Все мои мышцы, сперва горевшие огнем, теперь сделались чугунными, и я с тоской думал, что уже никогда не смогу вернуться в свое прежнее, теплое, любимое тело. Живой оставалась только моя бедная голова: в нее словно кто-то ввертывал тупое сверло, и мне казалось, что я вижу, как мозги прокручиваются внутри, как фарш в мясорубке.

– Ты согласен? – повторил Эйнар угрожающе.

Он обошел вокруг кресла, не спуская с меня взгляда, и остановился возле жаровни. Поднял тяжелые щипцы, поворошил угли.

Несколько мыслей одновременно пытались родиться в моем сознании, но ни одна не оформлялась в слова. Кровь пульсировала в висках, голова кружилась.

Эйнар вытянул щипцы из огня, помахал ими в воздухе. Их концы раскалились добела.

«Сейчас он будет меня жечь, – понял я. – Нет, нет… только не это. Надо сказать им… просить их…»

Щипцы раскачивались, как маятник.

– Что будет потом? – выговорил я наконец.

– О-о-о. Гут, – воскликнул палач и отбросил свое оружие в сторону. Сырые опилки зашипели. Запахло смолой. Король оглянулся и что-то сказал Эйнару. Тот перевел: – Ты будешь жить, да. Это очень немало. Ты можешь идти куда хочешь. Можешь идти в Новгород, к вашим. Но твой отец будет наш пленник. Все другие будет наш трэльс… рабы, – это слово он произнес, почему-то скривившись. – Так будет. Это справедливо.

Я старался дышать медленно, чувствуя, что сейчас потеряю сознание.

– Согласен? – спросил Эйнар еще раз.

Конунг Олаф взглянул на меня. Что-то сказал по-шведски своему подручному. Я с ужасом понял, что они вот-вот уйдут. И оставят меня здесь, в этом адском кресле.

«Я не вынесу этого, – загорелась отчетливая мысль в моей голове. – Я не хочу умирать так. Я хочу жить. Мне всего семнадцать. Это не позор, то, что я сейчас сделаю. Это не подлость. Это выживание. Понял, ты, сука? Это выживание».

Вряд ли я и сам понимал, с кем говорю, – наверно, сам с собой. Облизав давно прокушенную губу, я скривился от боли, будто собирался заплакать, и тут понял, что и на самом деле плачу. Я опустил глаза и зажмурился от жалости к себе. Черные доски были мокрыми от крови. Слезы текли по щекам, и стереть их я не мог.

– Отпустите, – попросил я чуть слышно. И пошевелил прикованными пальцами.

Король Олаф понял. Он кивнул. А потом равнодушно отвернулся, будто потерял ко мне интерес. И все медлил и медлил, будто вовсе и не собирался прислушиваться к моему бреду.

И я вдруг тихонько завыл, и вправду, как попавший в капкан волчонок. Мои зубы стучали, как от холода, меня всего трясло, шею свело судорогой.

Но тут король, по-прежнему не глядя на меня, произнес несколько слов. Эйнар подошел ко мне вплотную, и я вдохнул исходящий от него густой запах пота и грязной одежды. Зажмурившись, я уже не видел, как он отстегнул кожаные ремни с моих одеревеневших рук и ног. Я даже не пытался подняться. Он поднял меня сам и швырнул на пол, как мешок картошки.