Александр Егоров - Повелитель Ижоры

Александр Егоров

Повелитель Ижоры

Пролог,

в котором два юных друга, сами того не зная, начинают всю нашу историю

Историк ходил в джинсах и пиджаке. Весной веснушчатые восьмиклассницы поглядывали на его широкие плечи, о чем-то таком вздыхали. Но учитель был непреклонен. Он поворачивался спиной, писал на доске непонятные и ненужные восьмиклассницам вещи.

Было историку лет двадцать пять. После университета он женился на местной прыщавой дуре, завел ребенка, ждал второго. Понятно было, впрочем, что и жена, и ребенок, и вся эта богом забытая школа в Изваре ему на хрен не сдались. Просто он так косил от армии.

Звали его Борька.

В том году, когда началась эта история (видите, нам никуда не деться от истории), май выдался жарким, и спечься заживо в классе никому не хотелось. Но Борис Александрович вел у десятого класса последний урок, а в субботу обещал отвести их всей компанией в поход, с палатками. За это Борьке заранее прощалось все, даже его безответная любовь к древнему миру.

– Топонимы вообще древнейшая часть лексики, – продолжал свою лекцию Борис Александрович. – Да: топонимы, то есть названия рек, городов, целых местностей. Часто они переходят по наследству от прежних жителей к новым, и тогда новые поселенцы повторяют их, не понимая, да еще и коверкают, подгоняя под свой язык.

– Коверкают, блин, – шептал Колян Мирский по прозвищу Кольт на ухо новенькому, Игорю. – Я бы сейчас кого-нибудь поковеркал. А интересно, когда они с женой трахаются, она ему…

Игорь этого не знал. Он молчал, но волновался.

Колян любил его подкалывать (кажется, в те годы это называлось так). Но обижать не обижал: новенький был из питерских и знал массу интересных вещей, а любопытному Кольту это нравилось. К тому же от природы он не был злым; а был он рослым и довольно нахальным парнем, мускулистым, с густыми светлыми волосами и до странного задумчивым – при всей-то наглости – взглядом. Этот дивный подарок природы приносил ему немало успехов. Он менял подружек раз в четверть, итого набралось уже пять (все они ссорились и дрались друг с другом, но только не с ним). Даже Алевтина Петровна, учительница литературы, ставила ему на балл выше, стоило Кольту взглянуть на нее чуть дольше обычного. А ведь он не мог отличить Маяковского от Лермонтова!

Историк тем временем вещал о своем:

– Древнее население здешних мест обитало по берегам рек и кормилось от воды. Они и звали себя – весь, или вепси, что означало: водяные люди. Новгородцы просто перевели это местное слово на свой язык, получилось «водь»[1]. А те, кто жил на возвышенности, считались над этой «водью» как бы островитянами. Слово «Изваара», похоже, и обозначало что-то вроде «там, на холмах»[2], а может, и нет; во всяком случае, славянские соседи переделали это слово в «Ижору».

– «И в жопу», – повторял бесстыжий Кольт. – Вепси, пепси. Пиво лучше.

– Финские племена называли эту местность Ингрия[3]! а шведы – Ингерманландия. – Голос историка сделался таинственным. – А ведь вы помните: сына Рюрика звали Ингвар, или Игорь… вот и подумайте…[4]

Колян опять толкнул соседа:

– Матюшкин, пошли после уроков пиво пить. Или ты пиво не пьешь?

Игорь Матюшкин молчал и хмурился. Он слушал учителя внимательно, даже очень внимательно.

Расскажем теперь и о нем. Так уж вышло, что Игорь перешел в эту школу совсем недавно, потому что их с матерью выселили из питерской квартиры – что-то там случилось неприятное, о чем он не любил рассказывать, и мать не рассказывала. На новом месте Игорь полгода болел и учился дома, и удивительным образом так хорошо выучился, что попал едва ли не в отличники; хотя он нимало этим не гордился, потому что чем тут гордиться. Вот если бы у него был скутер, тогда другое дело.

Но какой там скутер! У его матери не хватало денег даже на новые джинсы для сына. К тому же он был долговязым и рыжим, и девочки на него не смотрели. Он же, случалось, провожал их – взглядом, только взглядом, внимательным и мечтательным (назовем это так). Но эти мечтательные глаза мигом опускались, стоило им встретиться со взорами встречной красавицы, если, конечно, ее скучающее внимание обращалось к нему хотя бы на мгновение. В довершение всех бед Игорь неудержимо краснел, если девочки с ним заговаривали, ну, скажем, чтобы попросить по-тихому обменяться вариантами контрольной или за каким-либо другим пустяком. Видя это, девчонки смеялись. У него хватало ума обернуть все в шутку. Вот только шутки кончались, во рту пересыхало, а разговоры не имели продолжения. Нужно ли объяснять, как он терзался?

И все же в его душе был уголок, где он чувствовал себя полновластным хозяином и наслаждался уединением: известно ведь, что если такого убежища нет и не может быть в реале, оно неизбежно построится в сознании, и еще вопрос, что после этого придется считать реалом, а что мозговой игрой. В этом своем таинственном уединении Игорь называл себя Ингваром, и еще у него был названый брат – Ники. Своим воображаемым друзьям и подругам он давал столь же звучные, стальные имена: Рагнвальд, Хельги… однако среди этих фантомов верный Ники стоял особняком.

Было бы, пожалуй, интересно выяснить, кто же был этим таинственным побратимом, носившим имя то ли норманнского пирата, то ли последнего русского царя-неудачника? Долго гадать нам бы не пришлось, потому что в реале у Игоря был только один друг, уже упомянутый разгильдяй и бездельник, Коля Мирский по прозвищу Кольт. Да и тот, если бы узнал о призрачном мире, выстроенном приятелем, и о своем месте в нем, то, пожалуй, обозвал бы Игоря неприятным для него словом – и был бы несправедлив к нему, конечно.

Как вы уже догадались, Игорь Матюшкин увлекался исторической альтернативой.

Все начиналось с малого. Еще в Питере в Доме книги (они с отцом и матерью жили неподалеку от Дома книги) он покупал книжки разных фантастов, талантливых и не очень, если только видел на обложке ребят в скандинавских кожаных доспехах, отделанных кованой медью, и с обнаженными мечами.

Почему в скандинавских, спросите вы, почему не в русских? А вот почему: по глупой детской причуде Игорь полагал себя потомком викингов-завоевателей. Где-то вычитал он про Лейфа Эрикссона, героя саг, первого открывателя Америки, а точнее, полуострова Лабрадор, откуда происходят знаменитые собачки; скальды сказывали, что Лейф тот был рыжеволосым, как и наш Игорек.

Самое занятное, что его фантазия была не слишком далека от истины. Предки Матюшкина по отцу происходили из Поморья, где во времена смутные изрядно потоптались норвежские рыбаки, порядком подразбавив густую новгородскую кровь своей, рыбьей, – а то и раньше дело было, в те времена, когда и самые викинги-норманны, давние пращуры тех рыбаков, захаживали в Белое море из какого-нибудь своего Варангера.