Дом, где живет чудовище - Мара Вересень
Прости Лар, мне сложно без моей скорлупы, мне нужно спрятаться, надеюсь, ты поймешь.
Алард
Маска, небольшая, старая, на четверть лица, которой можно было прикрыть правый глаз и небольшой участок над бровью и вниз на щеке, лежала во внутреннем кармане. На всякий случай, если шрамы вдруг станут заметнее.
Он чувствовал себя голым, как только что вылупившийся птенец, и старался занять руки, чтобы не тянуться ими к лицу. Не то спрятать, не то убедиться, что зеркала не лгут. Зеркала… В груди глухо толкнулось беспокойство, и Алард заметался взглядом по залу. Столько фигур, плеч и голов…
Он видел, следил сверху, поминутно отводя взгляд, чтобы не почувствовала, как она шла из крыла для прислуги через холл. Как по тонкому льду, как по краю крошащегося под ногами обрыва. Платье выглядело немного иначе. Прятало лопатки. Но колье мерцало на коже. Приняла. Он немного боялся, что не наденет. Слишком дорогой подарок. Этот он сам выбирал.
Где ты… Ну конечно! Лансерт, как кот у горшка со сметаной, уже нашел и увивается.
Раздражение зарокотало в груди и по венам побежали злые молнии… А она улыбается и смотрит. Не на него, Аларда, как и обещала. Досада жглась не слабее раздражения. С чего Элире вдруг вздумалось сделаться такой послушной?
Эдсель закончил с приветствиями и подал руку Лексии, удивленной метаморфозами с ним не меньше гостей. Между тетушкиных бровей собиралась гневная морщинка. Кажется, Орвига ждет неприятный разговор.
Раздражение сменилось настороженным ожиданием. Не Орвиг причина. Элира встала с Лансом замыкающей парой, а значит…
…Поворот, полшага назад, полуповорот плечом к партнеру, чуть касаясь пальцами, и пары выстраиваются в колонну. Шаг в сторону. Коридор.
Смена партнера.
Я не смотрю, Ллирие, не смотрю, я слышу, как ты идешь мне навстречу, будто шагнула с обрыва и падаешь. Бесконечно медленно.
Я рядом. Я поймаю.
Я прежде не видел тебя такой, но помню эти глаза и знаю эти руки, что доверчиво коснулись моих. Нервное и теплое зеленовато-карее, и улыбка прячется, а дерзкий голос будто хочет сказать: “Вы заправский враль, лорд Эдсель, вы обещали не смотреть”, а я соглашаюсь, что да, обещал, и закрываю глаза. Чтобы чувствовать, глаза не нужны. Два удара. Тишина. И снова…
Музыка почти стихла, шелестели платья дам, кавалеры раскланивались и благодарили за танец. Он, Алард Эдсель, на правах хозяина, самодура и тирана немного испортил завершение танца, не став возвращать временную пару ее кавалеру. Ланс и так слишком много времени трется рядом. Обойдется. Это его дом и его… Она для него.
Элира все еще не подняла глаз. Любоваться на подрагивающие ресницы можно было вечно, но Алард понимал, что и так привлек к ней слишком много внимания.
— Теперь можно, — сказал Эдсель, касаясь губами руки, вместо того, чтобы только обозначить вежливый поцелуй.
От прикосновения к ее коже грудь обожгло, будто туда плеснули кипятка. Совладав с дыханием, Эдсель выпрямился и признался: — Я вам соврал. На вас невозможно не смотреть, но вы — не смейте.
С удовольствием поймав мгновенно вспыхнувшее возмущение, развернулся и оставил ее. Быть рядом и не касаться было невыносимо. Лучше так, на расстоянии. Не смотреть. Как пройдоха Раман, прицепившись как репей следует за ней, как прижимается к ней, как сыплет улыбками и взглядами. Алард знал Ланса слишком давно, чтобы понимать разницу между дежурным флиртом и вниманием к той, что действительно нравится. Нужно было не болтать с наместником, а пойти и самому пригласить. Пусть бы Лексия поджимала губы. Пусть бы гости болтали и шептались.
Пусть бы она сейчас взяла и… Ушла. Ушла. Моя…
Ничего. Беги, прячься розовой цаплей в тумане. Я понимаю. Я вижу, Ллирие, как тебе тяжело среди отражений и масок, просто подожди. Я скоро.
Элира
Где можно спрятаться, когда в доме столько гостей? Только там, куда запрещено ходить. Я бы предпочла сад, но в нем тоже было полно гуляющих. Так что остался только второй этаж. Та часть, где были комнаты Аларда.
Я не хотела, чтобы меня видели поднимающейся по лестнице в холле, поэтому выбралась наружу и как воришка прокралась вокруг дома к тому входу, что показал Орвиг, надеясь, что не слишком испорчу платье о розовые кусты. Их хоть и постригли к приезду гостей, но очень щадяще. Старый Ганц будто жалел розы стричь, я даже пару раз слышала, как он с ними разговаривает.
Дверь поддалась с трудом. Лестница была залита чернильным мраком, таким густым, что его можно было потрогать. Я поднималась как раз наощупь, трогала эту мягкую, как мох, темноту, сухие шершавые стены и гладкие перила. Звуки праздника были слышны едва-едва, и создавалось ощущение, что это старый дом дышет и вздыхает.
Приглушенный свет коридора второго этажа после темной лестницы казался ясным днем. Я быстро миновала гостевое крыло и открытый пролет над шумным и ярко освещенным холлом, и едва темно-серая тень той части дома, куда я стремилась, шалью упала на плечи, остановилась и пошла медленно.
Прятаться в кабинете Аларда было бы слишком, поэтому я решила узнать, что в той комнате, что прямо над моей. В прошлый свой визит сюда, за жалованием, я так волновалась, что не смотрела по сторонам.
Двери комнат здесь повторяли расположением те, что были этажом ниже. Ковер скрадывал шаги. А навстречу мне шло чудовище. Бесшумно, как я. Потому что я и она — одно. Я — Элира Дашери, убийца, она — Элирия Вилдероз-Бист, чудовище.
Раман Лансерт верно сказал, мне некуда прятаться. И я обещала. Поэтому я пошла дальше и не сбилась с шага. А когда мы встретились — протянула руку.
Наверное это зеркало взяли в одной из комнат, чтобы украсить столовую, но оно оказалось лишним и его в спешке и суматохе так и оставили здесь, в нише, которой заканчивался коридор. Оно было вровень со мной, и мы с чудовищем могли видеть друг друга целиком. Наши пальцы соприкасались. Мы очень давно не смотрели друг на друга вот так, на расстоянии вдоха, одинаково задержав дыхание. Чудовищу было немного страшно. Как и мне. И мы простили друг другу этот страх. Потом я потянулась и стерла краску с ее лица. Всю, какая была, особенно красную. Эти яркие пятна не подходили под наш волшебный наряд из рассветного серого. Только с клеймом на плече я ничего не могла поделать.
