Весенний Король (СИ) - Ольга Ружникова
— Но моя мама ведь не плохая? — Недавнее сравнение Виктории не понравилось.
— Конечно, не плохая. Ее просто обманули плохие люди.
— А их наказали?
— Обязательно накажут, маленькая. Совсем скоро.
— Тетя Юли, ты ведь меня не бросишь? — Маленькие ручки доверчиво обвивают шею.
Иногда легко забыть, что это — не твой родной ребенок.
— Нет, малышка. Ни за что. Я всегда буду рядом. Пока жива.
— И не потеряешься? Тебя ведь не украдут? Не похитят плохие люди, как маму?
— Сделаю для этого всё возможное.
Вики точно не стоит говорить кое о чём. И пока — никому другому. Даже Октавиану. Пока.
Месяц назад Юлиана рвала бы и метала по полной. А сейчас — страшно спугнуть.
Потому что или первые признаки просто нагло врут, или консервативной Мидантии и впрямь светят новые нехилые проблемы с престолонаследием. Бедная Вики.
Но больше этого сейчас обрадует только долгожданное возвращение Евгения.
2
Три наглые, чопорные знатные рожи. Две — старше Юлианы раза в три. Одна — на несколько лет.
Новая почти-Регентша ждала чего угодно. Ну, почти всего. В первую очередь, тайных или откровенных сомнений в планах Евгения насчет ее коронации. Здесь они с Октавианом подготовились хорошо.
Юлиана даже встретила обнаглевших врагов на Пурпурном Троне. По-прежнему жестком и холодном. Занимать который еще официального права не получила.
Но нет, интриганы проползли с другой стороны. Решили вернуться… к истокам.
Если не хочешь смотреть в их рыбьи или скорпионьи глаза — всегда можно на переносицу. Увы, у таких она гадостна не меньше. Целых три переносицы. И столько же пар мерзких глаз.
И Юлиана сама их приняла. С другой стороны, ей еще рано показывать зубы. Слишком уж показывать. Верные войска Октавиана еще не стянуты к столице. Еще ее не окружили.
Первым оскалил собственные гниловатые клыки герцог. Бывший тесть принца, ставший тестем императора лишь на несколько часов. И ни один из вожделенных титулов не принес отцу Софии счастья. Или даже покоя. Разве что ожидание послесмертного.
— Ваше Величество, позвольте усомниться в истинной законности вашего брака.
Ну да. Когда в других странах даже монархи годами добиваются расторжения опостылевших брачных уз. Взятки церковникам суют, придворных жадными стадами подкупают. А во внезапно ставшей прогрессивной Мидантии развод и новая свадьба втиснуты в один день. Волей императора и с Патриаршьего разрешения. Письменного.
Но впихнуть «Величество» и дающий на него право брак в одну фразу — сиятельный герцог сам-то себя слышит? А другие — его?
Впрочем, с мозгами у прихлебателей Софииного папаши гораздо беднее.
— Официальный развод правящего императора Евгения с первой супругой был одобрен Его Святейшеством Патриархом. По причине ее супружеской неверности.
Евгению еще сначала пришлось спешно строчить свежий указ. Отменять предыдущую трактовку супружеской неверности императрицы как государственную измену. Иначе София вместо новой свадьбы загремела бы на дубовую плаху. На пурпурное сукно — под остро заточенный меч. Принцесс и императриц казнят роскошно.
— А вы — верная жена? — продолжил хамить герцог.
Иоанн Паук казнил бы их на первой же фразе. Увы, Юлиана — еще не Регент. И войска Октавиана еще не подошли. Рано.
Виктория — первая императрица по праву рождения. Юлиана — первая императрица-Регент. И то лишь будущая.
Но эти обнаглевшие свиньи и скорпионы должны понимать, что едва ситуация изменится — им конец. Герцог понимает так уж точно. Не первый день в политике.
И раз сегодня он здесь — значит, пойдет до конца.
— Указ подписан, — вместо удара Юлиана ответила ласковой усмешкой. Женихи от нее дурели. Как и кавалеры. Или от работы кисти лучших живописцев? Но там основной ракурс был не на улыбку. — Даже будь я неверной женой — либо мы с Софией умрем вместе, либо ни одна. Но я, представьте себе, редкостная жемчужина в ожерелье нашей славной Мидантии. Просто украшение империи. Верная супруга.
Наедине она оставалась только с Октавианом Мидантийским Барсом. Про кого точно известно, что любовник ее покойной матери. И есть немалые подозрения в отцовстве. Так и вертятся на некоторых языках. Слишком наглых и длинных.
Так что тут — либо одно, либо другое. Что вкуснее. До грязных обвинений нынешней императрицы и ее верного маршала в инцесте пока еще не дошло. Пока.
— Итак, развод законен, мой брак — аналогично. У вас есть еще вопросы, господа?
Например, не арестовать ли вас еще в коридорах дворца — по пути к выходу? А то при Евгении как-то слишком опустели подземные застенки. Тоскуют в одиночестве, бедняги.
И мастера заплечных дел заскучали. Жалованье получают ни за что, мастерство от безделья теряют.
Это Евгения уже прозвали Милосердным. У Юлианы в столице — совсем другие прозвища. Самые мягкие из них — Пурпурная Куртизанка и Кровавая Мачеха.
— Есть, Ваше Величество, — нагло усмехается папаша Софии. — Имел ли право император Евгений вообще на вас жениться?
А наглее всех похабная ухмылка карманного кардинала. Неужели и впрямь ему пообещали Патриаршую Митру? И даже поверил? Тоже возмечтал стать первым Патриархом — на третьем десятке лет? Судьба предыдущих ничего не научила?
Впрочем, выглядит он старше. Меньше надо лопать индюшачью печень и цесарок в меду. Заедая жирными пирожными.
Да и желчью истекать…
— Я — принцесса по рождению, — холодно отрезала Юлиана. — Дочь принца. Племянница двух императоров. Если я недостаточно знатна для Евгения, герцог, кто же тогда ваша дочь, урожденная герцогиня София?
— Был ли консумирован ваш брак? — вякнул бывший тесть Евгения. И нынешний — полугвардейца-полуграфа.
— Что? — вслух не удержалась Юлиана.
Нет, они последний страх потеряли.
За витражными стеклами забарабанил летний дождь. Вышвырнуть бы под него всех трех незваных гостей. И пожалеть, что сейчас не период позднеосенних штормов.
Неплохо бы следом еще и отправить пару злющих собак, но как раз их-то жалко. Промокнут, замерзнут.
— Ваше Величество, осмелюсь вам напомнить, после вашей первой брачной ночи не был соблюден традиционный обычай демонстрации простыней. Не говоря уже об отсутствии самой консумации при почтенных, достойных уважения свидетелях.
А при недостойных бы уже не сошло? Например, при этом жалком кардиналишке? Чтоб тому было, что вспомнить потом — долгими одинокими ночами? Под индюшачью печенку и сладкое винишко.
Кто бы вообще посмел предложить такое правящему императору? Публичную консумацию потребовал только тупой идиот Роман. Под одобрительный хохот родного батюшки Бориса.
И обеспечил всех современным прецедентом. Теперь на замшелые, отжившие свое традиции не сошлешься. Сразу сколько знатных семеек на вооружение взяли…
Придурок-то захотел похвастаться невиданными талантами, видите ли. И собственным бесстыдством. Будто
