Ник Перумов - Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)

— А что они, позволительно ли спросить, жрут в этих пещерах? — пропыхтел Еремей — заклинатель змей.

— О! У них под землей целые плантации… — Агата видела, как лицо Кицума дернулось, словно старик вспомнил нечто ужасное. — Травки… всякие выращивают. Зверье опять же откармливают теми травками…

— Это сколько ж травки надо! — не унимался Еремей.

— Ну и людишек, само собой, жрут, коли те им попадутся, — охотно пояснил Кицум.

Агата удивилась. Из того, что говорил старик, следовало, что под землей существует чуть ли не целое государство этих самых тарлингов. Или — хотя бы их «муравейник». Но тогда и впрямь, где они берут столько еды? Чтобы прокопать такие туннели, нужна целая прорва работников. А тоннели — не чета ходам земляных муравьев!

…Первой начала задыхаться Эвелин. Эта ухитрилась прибрать к рукам едва ли не половину всего брошенного господином Онфимом золота. Увешавшись с ног до головы оружием, Эвелин теперь только и могла, что стонать.

— Тихо ты! — сквозь зубы шипел на нее Кицум. — Тарлинги — они ж полуслепые, а вот слышат лучше, чем твоя кошка! Сползутся сюда и вмиг схарчат!

Однако Эвелин не унималась.

— Уф., ох… ух… давайте передохнем… Ну, Кицум, ну пожалуйста! Ну я тебе дам потом за это, если выберемся…

— Тоже мне удовольствие, — скривился клоун. — Вот что, Агата, если эта сучонка еще раз пикнет — пристрели ее, и вся недолга. Потому что если она своим писком сюда тарлингов созовет… лучше б нам всем тогда под Ливнем остаться.

Как ни странно, угроза подействовала. Достаточно было Эвелин разок встретиться взглядом с Агатой.

— Как странно, — бормотал Кицум, ковыляя позади Дану. — Тоннель совсем свежий. А запаха нет и в помине. Странно…

…А потом Ливень накрыл их.

Сперва на виски надавила тупая боль, с каждым мигом пробираясь все глубже и глубже под череп. Тонкий слой земной плоти внезапно обрел прозрачность — для Агаты, она взглянула вверх…

Казалось, клубящиеся тучи ползут по самым кронам деревьев. Острые вершины, словно копья, нацелились в жирные брюха врагов, и тучи, корчась, словно от боли, изрыгнули наземь потоки ядовито-зеленой жижи. Она хлестала, точно кровь из ран. Плети ее коснулись леса — и деревья тотчас начали корчиться, будто от боли. Ветви их задергались, каждая пыталась, изогнувшись, спрятаться за другими, укрыться от жгучих капель…

Однако деревья, хоть и бились и дрожали, не горели и не таяли, как это случилось с фургоном. Все, к чему прикасались человеческие руки, вспыхивало, растекаясь омерзительными гнило-зелеными лужицами. Одежда, утварь, сундуки, упряжь — все. И тела лошадей горели тоже — ведь их запрягали, кормили, гладили те же проклятые руки хумансов.

Земля над головой Агаты потускнела Мириады тончайших струек просачивались вниз, настойчиво отыскивая дорогу к ускользающим жертвам.

— Бежим! — шепотом крикнула Дану. — Бежим, если., если это прольется вниз…

Уточнять не пришлось.

Перемазанные в грязи, они почти что на четвереньках ползли по низкому тоннелю. Ливень усиливался, тучи уходили вперед, словно рассчитывали поживиться где-то еще. Деревья окончательно закрыли горящий под проливным дождем фургон.

Если бы тоннель не пошел под уклон, артистов Онфима не спасло бы ничто. Однако тот круто повел вглубь; пробираться стало легче.

Даже сквозь землю слышался бешеный свист ветра. Тучи мчались на запад быстрее самого резвого табуна; Агата вздрогнула первой, едва заслышав вплетшееся в этот свист далекое завывание. Впрочем… о, нет! Совсем даже не далекое!

Агата не задумывалась над внезапно обретенной способностью видеть сквозь землю. Тем более что внизу твердь оставалась непрозрачной, как и положено.

На дороге, среди гнущихся деревьев, среди хлещущих косых ливневых струй Агата увидела медленно движущуюся фигуру. Она шагала какими-то судорожными рывками, дергаясь, словно ярмарочная марионетка — правда, очень большая марионетка. Два человеческих роста, голова в уродливом рогатом шлеме… проломленном с одной стороны… лицо… мешанина гнилого мяса и почерневших костей… глаза — мутные зеленые бельмы… гигантское тело — в ржавых, древних доспехах, местами пробитых и проломленных… на поясе чудовищных размеров меч-фламберг, тоже весь ржавый… а в правой руке — фонарь. Человеческий череп на позвоночном столбе, который пальцы монстра держат за кость, словно за рукоять; из пустых глазниц черепа льется отравный зеленый свет, и там, куда падают взоры мертвой головы, под Смертным Ливнем вспыхивает — и тотчас гаснет — земля.

Девушка-Дану замерла, оцепенела, даже не как птичка перед змеей, нет, хуже, намного хуже — словно под заклятьем Радуги, гасящем и волю и разум. Спутники исчезли, исчез мир вокруг — осталось только это жуткое существо, бредущее под Ливнем, плоть от плоти Ливня, черпающее в смерти других силу и жизнь. Сами собой пришли слова — Хозяин Ливня, хозяин, собирающий страшную жатву.

Ее толкнули в спину, потом еще и еще; с силой потянули вперед — сама она идти не могла. Жуткий фонарь в руке Хозяина Ливня стал поворачиваться в их сторону; зеленые лучи насквозь пронзали деревья, стволы становились прозрачными; уродливый гигант в громадном рогатом шлеме повел носом, шумно втягивая воздух, и забормотал, вроде как про себя, но Агата почему-то слышала каждое слово:

— Тут, тут, тут… чую, чую, чую… выпью их, выпью… спрятались… под землю… не уйдут…

Голос странно гнусавил.

«Мама! Мамочка!» — Агата отчаянно зажмурилась и затрясла головой, словно надеясь отогнать кошмарное видение. «Nimo! Nimonni! Nati pamienni…»

Чудовище остановилось. Невдалеке от них. Казалось немыслимым, но оно, медлительное и неуклюжее, как-то вдруг, внезапно, оказывалось куда дальше, чем могло бы. И еще — все вокруг этого существа было пропитано смертью. Не злом, а именно смертью — отнимать жизнь было единственным смыслом существования этой твари. Средоточие, олицетворение всего, именовавшееся Смертным Ливнем. Откуда он взялся, откуда пришел, почему Ливень не причиняет ему вреда? Чья жуткая магия вызвала к жизни этого монстра? — Агате раздумывать было некогда. Череп в руке гниющего гиганта опустился, и два зеленых ока глянули сквозь земную твердь прямо в душу девушки.

Это было как удар раскаленным железным прутом. Глазницы черепа замерцали; исполин фыркнул и удовлетворенно заухал.

— Нашел… нашел… — неслось сверху. Гулкий голос отзывался болью внутри головы. — Теперь выпью… выпью их всех…

Задвигалась, заклацала нижняя челюсть. Полусгнившие зубы скрипели, и даже в этом скрипе Агате чувствовались алчность и предвкушение.