Дмитрий Дудко (Баринов) - Ардагаст и его враги

   Лайма, поглощенная боем, ухитрялась все же следить краем глаза за царем росов. Как он прекрасен в бою, златоволосый, с пылающей чашей в руке! Да не один ли он из Сыновей Бога? Спустился на землю для великих дел, и снова вознесется. А она, дурочка. заглядывается на него... Но ведь убить можно даже бога! Спереди грозит огненной смертью дракон, сзади норовят ударить прыгающие на вал нечистые. Как хотела бы она быть на месте светлорукой Ардагунды! Или Ларишки, что без устали рубит кривым мечом и разит акинаком подкрадывающихся к мужу врагов. А она, Лайма, кроме лука, владеет разве что охотничьим ножом.

   Выйти из круга пришлось и Либону. Ведьмы то и дело чертили руны в воздухе или бросали деревяшки с вырезанными на них и окрашенными кровью рунами, что несли бойцам слабость духа и тела, могла обездвижить или обратить в бегство. Пожилой сенатор не успел бы всюду, если бы русальцы не прижигали своими жезлами деревяшки, которые обычный огонь не брал. Варварскую магию рун Либон за эти годы изучил хорошо. Но до чего же бесполезен был сейчас, в этой буре огня, железа и чар, волшебный янтарь со стрекозой! О боги, существует ли еще мир, добрый и прекрасный, или он весь охвачен проклятым красно-черным пламенем?

   Но вопреки всему вырастало из священного огня и поднималось над городком золотое дерево. Его видел Витол, но тщетно пытался воин-волхв чарами открыть дорогу сквозь горящий лес конникам Побраво и Склодо и подошедшей с юга рати Инисмея.

   А тот, кто разжег чужими руками весь этот пожар, сидел на скале над Пасаргадами и с высокомерной улыбкой глядел в серебряное зеркало. Городок, несомненно, обречен, и вместе с ним упрямый сенатор, что, конечно же, предпочтет погибнуть во славу архонта Солнца и своего "нового Рима". Лишь бы только Эпифан покончил с ними всеми до восхода, когда слабеет всякая темная магия. Иначе... Тайные силы, что будет, если Янтарный путь останется Путем Солнца, и по нему двинутся на юг воины, подобные этим росам!

   Янтарный путь в эту ночь жил своей жизнью, не заметной для рыскавших по нему в поисках барыша. Не янтари, не мечи, не амфоры с вином шли по нему от племени к племени, от святилища к святилищу. Горел огонь на обоих делийских алтарях - Аполлона и Артемиды, на алтаре Юноны и Дианы в священной аквилейской роще, пылали костры на святокрестовской Лысой горе, на Соботке и двух ее соседках. Люди плясали, пели, любили друг друга во славу светлых богов. Но суровы и сосредоточены были лица стоявших у огней жрецов: Аполлония и Делии, Флавии Венеты, царя друидов Думнорига и молодого Белерига-Белояра, ряженого в женское платье, и еще многих служителей Солнца и Света.

   Неподвластная преградам и расстояниям, летела от Пифагорова алтаря дружественная мысль Аполлония: "Слушайте, все воины Солнца на Янтарном пути! Рабы Тьмы осадили Янтарный Дом. Погасившие Свет в своей душе обратили во зло магическое знание. Зло не в Огне, не в Воде, - оно в людях, забывших добро. Собирайте же силу Солнца и Луны, силу Света, шлите ее в Гиперборею, к Венедскому морю, растите золотое Дерево Света!" Звучали заклятия на языках греков, пеласгов, кельтов, германцев, венетов и венедов. Пламя рвалось в небо с алтарей и из костров огненными стволами, и распускались на их верхушках дивные серебристо-золотые цветы. Неслышный, видимый лишь духовному взору, несся от одного пламенного дерева к другому поток светлой силы, и мощь его все нарастала. Этой силой можно было сжечь целый город, а можно было вырастить дерево. И оно росло - у храма в городке на Янтарном берегу.

   От этого потока ответвлялся еще один: через храмы Аполлона в Прасиях и Синопе, древний Экзампей и Суботов - туда же, к Янтарному Дому. На горе над Тясмином праздновавшие уже по большей части разбрелись по парам. Вокруг костра стояли, соединив руки, только девушки и женщины, оставшиеся без пары, во главе с Добряной. Многие мужчины заглядывались на младшую царицу, но позвать ее под ракитовый куст даже сегодня не посмел ни один. Внутри женского кола было другое - из детей тех, кто ушел в поход. У самого огня стоял, опираясь на посох, седой, как лунь, Авхафарн в белом кафтане и башлыке, увенчанном золотой фигуркой барана. Духовный взор старого жреца охватывал весь путь, на котором волхвовали Флавий Никомах, Стратоник, верховный жрец Экзампея Златослав, Вышата с Лютицей и Венеей. С Никомахом и Венеей главный жрец росов знаком не был, а надменный Златослав вообще считал его, сармата, врагом, а своего ученика Вышату - предателем. Но в эту ночь все они делали одно святое дело.

   Женские и детские голоса стройно выводили песню о предвечном дереве. И, повинуясь им, вырастал огненный ствол со злато-серебряным цветком. Ближе всего к жрецу держались царевич Ардафарн и Вышко. Дети, казалось, забыли об усталости. Ведь там, у Венедского моря, сражались их отцы и матери. И все же время от времени Авхафарн давал им знак разомкнуть руки и отдохнуть. Тогда они вполголоса расспрашивали Вышко, что же творится с их родными. Девятилетний сын Вышаты делал все больше успехов и в ясновидении, и в других чарах, но старый жрец берег его силы.

   И когда до погруженного в чародейство Вышаты долетал вдруг мысленный голосок сына, великий волхв обретал новые силы. Ибо для того и забрались росы в это огненное пекло, чтобы на родном Тясмине - и не только там - женщины и дети могли мирно праздновать Купалу. А не прятаться в ужасе от всяких "избранников Одина" и "воинов Поклуса", которым мало будней, чтобы жечь, убивать и грабить.

   Волчьеголовые ладьи Лютомира шли к выходу из Свежего залива. Проклятые ведьмы, наконец, отстали, но волны продолжали бушевать. Вот и пролив: узкий, бурный, с сильным течением. Хорошо хоть Месяц-Велес из-за туч выглянул. Только бы в море выбраться. Там тихо: Данута видела. И тут вдруг посреди пролива поднялись из пенящихся волн три громадные змеиные головы. Позади них горбами, кольцами вздымалось исполинское тело.

   - Крут, Збигнев! Велетами! За мной! - громко крикнул волчий воевода.

   Вильцы не зря звались еще и велетами. В их жилах текла кровь древних великанов - тех, что жили в городках и перебрасывались оттуда, с горы на гору, каменными топорами. Простоватые венедские исполины, не походили на своих северных сородичей - тупых, злобных, порожденных холодом и тьмой. Людей обычно первыми не обижали и охотно роднились с ними, благо умели, когда нужно, сравняться ростом с женой. Роднились, пока и вовсе не осталось чистокровных великанов. Потомки же их измельчали, и теперь лишь воины-волки знали, как вернуть себе - и то на время - рост и обличье могучих предков.

   Трое сильнейших бойцов-лютичей прыгнули с трех ладей - и вынырнули из волн исполинами, которым ладьи годились разве что в рыбачьи челноки. Кольчуги и мечи оставили на судах: пращуры-велеты железа не знали. А дружинники уже доставали со дна ладей три огромных кремневых топора, принадлежавших троим древним великанам. С топорами в руках три велета-оборотня поплыли навстречу змею. А Данута превратилась в чайку и полетела перед ними.