Дмитрий Дудко (Баринов) - Ардагаст и его враги

   Заботиться о нетерпеливом конунге готов и его дружине царевич с ведьмой и не думали. Пусть хоть все пропадут, как те неупокоенные на корабле. И среди огненного моря открылся проход. Первым туда шагнул конунг, за ним - приободрившиеся воины. Загремели мечи о щиты, зазвучала, перемежаясь с медвежьим ревом, боевая песня. Никто не сомневался: Бериг Огнебородый ведет их к новой победе.

   Невея и ее свора летели уже совсем близко к потоку светлой силы. Так близко, что их заметил духовный взор Авхафарна. И тогда старый жрец не без усилия отклонил поток вправо и вверх. Небесная река взметнулась незримой волной и поглотила всю стаю. Злато-серебряная вспышка на миг озарила небо над самбийскими лесами, и сгорели в ней тела и души ведьм и колдунов. Навеки, без возврата. Мало кто услышал на земле крик сгоравших заживо лиходеев. Но беззвучный вопль их достиг мысленного слуха Лаумы.

   Поняв, что сестры больше нет, колдунья изо всех сил воззвала к братьям. Лишь теперь донеслись до нее из пекла голоса: "Отомсти-и!" И тогда отчаяние и ярость лишили беспутную, жадную к жизни Лауму всей ее осторожности. Она уже не думала ни о себе, ни даже о детях, оставшихся в полесских чащах - только о мести. Даже не Ардагасту - всему миру, всему доброму и светлому в нем. Оборотившись черной змеицей, Лаума на нетопырьих крыльях ринулась в узкий промежуток между частоколами и кроной Дерева Света. От Эрменгильды она слышала о драконе Нидхегге, грызущем корни Мирового Ясеня и сейчас думала об одном: сгореть самой, но повергнуть проклятое золотое дерево.

   И это ей могло удаться. Черный колдун, если уж решится пожертвовать своей бесценной жизнью, пробуждает почти неодолимый запас темной силы. Венея знала это. Увидев облако тьмы, окружавшее Лауму, она вышла из круга и вскинула руки. Из витых браслетов рванулись в небо две огненные змеи, обвили черную змеицу-ведьму, потянули к земле. Змеица громко зашипела, забилась, пытаясь вырваться.

   Жрица огляделась. Лайма и ее защитники отбивались от полудюжины чертей и ведьм. Дракону удалось, наконец, подрыть снизу вал. Тот осыпался, и обе головы чудовища лезли в появившуюся брешь. Только золотой огонь Колаксаевой Чаши не давал дракону своим пламенным дыханием поджечь храм, а удары двух священных копий удерживали тварь по ту сторону вала. Вернее приходилось рассчитывать только на свои силы. А легко ли женщине долго удерживать бешеное чудовище, в которое обратилась другая женщина? Да еще какая-то наглая ведьма, носясь на помеле и непристойно изгибаясь, чертит в воздухе сковывающие руны. Как устали руки! А браслеты раскалились, будто клещи палача.

   Но вот уже спешит на помощь Либон, и проклятая ведьма летит прочь, гася загоревшееся помело. Гусляр и амазонка еще бьются на крыше с чертями, а Лайма уже шлет в змеицу стрелу за стрелой. Наконец, крылья твари, истерзанные огнем, не выдержали, и она, ломая себе кости, рухнула наземь. Но, живучая, как и всякая гадина, тут же бросилась к Дереву Света. Ослабевшая Венея потеряла сознание, и огненные змеи погасли. У самого костра наперерез змеице метнулась Виряна и обеими руками всадила ей секиру в шею. Подоспевшие Всеслав с Хоршедом рубили тварь мечами, пока она не перестала дергаться.

   Мертвая Лаума выглядела еще более мерзко и страшно: змеиная голова, грива путанных волос, женское тело, покрытое где обгоревшей кожей, где потрескавшейся чешуей, скрюченные когтистые пальцы...

   - Ни за что не буду колдовству учиться... Чтобы такой стать..., - с отвращением произнесла Виряна.

   - Почему? Вот Лютица: хоть орлицей, хоть львицей - залюбуешься, - возразил Всеслав.

   - Кто оборачивается, тот наружу выпускает все, что в нем от зверя: плохое или хорошее, - сказал Дорспрунг.

   Венея, уже пришедшая в себя, с нежностью глядела на Лайму, перевязывавшую ей обожженные запястья.

   - Все ты, доченька, умеешь, когда очень надо.

   - Ага. Или когда заставят. Помнишь, как ты меня эти самые стрелы посадила по одной заговаривать? После того, как я на Рождество к жертвоприношению опоздала.

   В это самое время Витол, наконец, сумел открыть проход сквозь горящий лес. Помог амулет: ящерица, заточенная в янтаре. Не из саламандр ли она, о которых говорил Палемон? Пекельный огонь расступался неохотно, и всадникам приходилось ехать шагом, изнемогая от жары.

   С вершины лесистой горы к востоку от Неймы за боем в городке наблюдали два всадника на черных конях: длиннобородый старик и могучая косматая старуха.

   - Не справляются что-то смертные... А утро уж близко. Помочь надо! Что, старая, потешимся? - он подбросил и поймал три связанные вместе кочерги.

   - Погуляем! - кивнула старуха, прикинув на руке каменный пест. - Да так, чтобы все смертные здесь накрепко запомнили, чья это ночь!

   И тут перед ними, словно из-под земли, появилась молодая черноволосая всадница.

   - Назад, дядя! И ты, тетушка, в битву не лезь! Вы меня знаете! - в руке ее блеснул меч. Клинок его излучал холодное белое сияние.

   - Уж и потешиться старикам нельзя..., - проворчал длиннобородый, но кочерги опустил.

   - Со Змеем Глубин тешьтесь, если не боитесь! А эту битву смертные начали, пусть они и закончат. Видите: никого из нас, Сварожичей, здесь нет.

  -- Зато Ветродуй со своими валькириями тут как тут.

   - Вот я и разберусь с его девками! - вскричала воительница и повернула коня, но вдруг обернулась к старику и сказала примирительно: - Дядя, ну возвращайся в пекло! И я там буду еще до восхода. Не поверишь - я уже соскучилась по нашей преисподней. Индриков снова увижу, носорогов...

   Она улыбнулась старику, взмахнула плетью, и ее черный конь легко прыгнул и понесся по воздуху к городку.

   - Притворяется, вертихвостка. Братец Даждьбог ее сюда подослал, а то любилась бы с ним напоследок до утра, - зло проговорила старуха.

   - Не умеет она притворяться. Не то что мы с тобой. За то ее и люблю, - вздохнул старик.

   Сигвульф, как и большинство германцев, считал колдовство бабьим делом. Но кое-какой волшебный дар имел. Когда после очередной атаки дракон отполз передохнуть, гот поднял глаза и вдруг ясно увидел в ночном небе высокого сурового старика с копьем в руке. Старика окружали прекрасные белокурые девы в шлемах и кольчугах, с обнаженными мечами, едва удерживавшие своих рвавшихся в битву крылатых коней. На плечах его сидели два ворона, у ног - два волка.

   - Сигвульф, гот из племени Катуальды, с кем ты? - зазвучал в ушах воина негромкий, но требовательный голос. - Ты долго уклонялся от боя и мести, но теперь мой избранник ведет рать готов на этот городок, и в ней - лучшие воины твоего племени. С кем ты?