Владимир Прягин - Дурман-звезда

Он наклонился к ней. Губы у нее были мягкие, сладкие, как фиалковый мед. Секунды таяли в теплых лиловых сумерках.

— Что, и венок не будешь плести?

— Не буду.

— Как же гадать без венка?

— А чего мне теперь гадать?

— Действительно. Тут и речки-то нет.

Она засмеялась тихо. Потом сообщила:

— Если верить хозяйской дочке, фиалки у них цветут много дней подряд. Весной распускаются — как обычные цветы, представляешь? Причем на каждом углу. Их собирают, кому сколько надо, а остальные так и растут. Хуторские на них уже и не смотрят, привыкли давно.

— Продавать бы могли — взвар и настойки всякие. В городе с руками бы оторвали.

— Вот и я ей сказала. А она пожала плечами и рукой махнула, эдак лениво. Да ну их, дескать, возиться с ними…

— Говорю же, что-то непонятное здесь. Я, вон, хозяину про цены на пшеницу рассказывал, а он, по-моему, толком так и не понял — много это, мало? Как будто сказку слушал про далекие страны…

Сзади послышался шорох. Ясень присмотрелся:

— А ну, вылезай.

Из-за куста сирени выбрался вихрастый пацан, которому не разрешили поболтать за столом. Он любопытства он весь взъерошился, глазенки горели.

— Чего тебе, малой?

— Дай клинок посмотреть!

— Ишь ты, — Ясень хмыкнул; оружие он прихватил с собой, когда выходил из хаты. — На, смотри, только осторожно. Осторожно, сказал! Крепче держи, вот так…

Малец с его помощью поднял меч, повел из стороны в сторону. Спросил с жадным любопытством:

— Ты его прямо так зарубишь?

— Кого зарублю?

— Ну, этого, который по ночам шепчет?..

Ясень не понял, но переспросить не успел.

— А ну, иди сюда, паршивец! Чего к людям пристаешь?

Хозяйка легонько шлепнула сына и утащила в дом. Ясень хмуро смотрел им вслед.

— Ну вот, — Тайя засмеялась и обхватила его руками, — опять насторожился, защитник. Прекрати, я тебя прошу. Мало ли, что дите сочиняет? И вообще, пойдем, сеновал заждался.

Хутор уже затихал, опускалась ночь. Тайя расстелила широкое покрывало, выданное хозяйкой. Легла, блаженно вздохнула:

— Ф-фух! Ну, чего стоишь?

Ясень хотел ответить, что лучше бы все-таки подежурить, потому что неведомый шептун его беспокоит, а Тайя, очарованная цветами, воспринимает все слишком уж легкомысленно. Но посмотрел на нее, едва видимую в густеющем полумраке, и ничего не стал говорить, а просто шагнул и опустился рядом. Они прикоснулись друг к другу; мягкая волна подхватила их и понесла куда-то, то поднимая на гребне, то бросая в желанную глубину. Время исчезло, и они без остатка растворились во тьме, наполненной ароматом фиалок.

Он проснулся внезапно — вскинулся и завертел головой, пытаясь понять, что его разбудило. Но все было тихо, Тайя мирно сопела рядом. Вокруг царила душная темень, только сквозь щель над дверью виднелось серебристое небо.

Ясень хотел уже снова закрыть глаза, но тут снаружи донесся неясный звук. Это было похоже не то на отголосок волчьего воя, не то на протяжный стон. Ясень нашарил меч и застыл, напрягая слух. Звук повторился; похоже, он шел издалека, из глухого леса, что окружал поселок. И чем дольше Ясень прислушивался, тем больше ему казалось, что стон этот складывается в слова, но смысл их было не разобрать. Словно кто-то пришептывал на чужом языке, жалобно и бессвязно.

Он осторожно встал, чтобы не потревожить Тайю, приоткрыл дверь и вышел во двор. Небесный цветок сиял; беленые хаты купались в молочном свете. В траве мерцали фиалки, только цвет у них был не такой, как днем. Без солнца они утратили ярко-фиолетовый королевский оттенок и стали бледно-лиловыми. Словно их остудило прохладное серебро, которое лилось с небосвода.

Он запрокинул голову и поглядел наверх. Подумалось вдруг, что небесный цветок с его лепестками, закрученными в спираль, похож на исполинский водоворот. Кипящий омут в облаке белой пены. И от него разлетаются мириады крохотных брызг, каждая из которых мерцает, как ночная фиалка.

Ясень улыбнулся. Сверкающий узор в вышине всегда навевает странные мысли. Не зря же братья из храма предупреждают — не следует долго смотреть на небо после заката, иначе тень затуманит разум. Поэтому когда сгущаются сумерки, люди прячутся по домам — по крайней мере, те, кто постарше. Молодые, понятно, гуляют затемно и, бросая взгляд на дурман-цветок, замирают от сладкой жути. Если вокруг друзья и подруги, то это, на самом деле, не так уж страшно. Ничего с тобой не случится, разве что родители утром поворчат для порядка. Или просто рукой махнут — сами ведь когда-то были такие.

Другие дело, если ты — одинокий путник, и ночь застигла тебя в дороге. Тогда лишний раз не поднимай головы, а если уж глянул ввысь, то приложи ладонь к ложбинке под кадыком, оберегая душу…

Сам Ясень, правда, никогда не воспринимал все это всерьез. Случалось, выбирался ночью один из дома (вот как сейчас примерно), ложился спиной в траву и разглядывал небосвод, растворяясь в его сиянии. И ничего, нормально. Хотя, конечно, если вспомнить события последних недель, начинают закрадываться сомнения. Не шастал бы по ночам, то и тварью бы, может, не обзывали…

— Праххх…

Ясень вздрогнул. Шепот, который выманил его с сеновала, смешался с легким дыханием ветра и на миг наполнился смыслом.

— Всеххх…

Озираясь, он потянул из ножен клинок. Сталь хищно блеснула, как тусклая прирученная молния.

— Теххх…

Прах всех тех? Что это значит? Впрочем, неважно. Главное, что Ясень, кажется, уловил, с какой стороны доносится бормотание. И почему-то не испытал особых сомнений насчет того, стоит ли туда отправляться. Да, он был насторожен, ощущал холодок опасности, но свет ночного дурман-цветка странным образом добавил ему спокойствия.

Он пересек хутор наискосок и углубился в лес. Собственно, теперь и без шепота было понятно, куда идти. Снова помогали фиалки — но сейчас это была уже не тропинка, намеченная пунктиром, а целая светящаяся дорога. Выглядело все, как в волшебном сне: посеребренные кроны над головой и лиловые огни под ногами.

Минут через десять он вышел к цели.

Огоньки окружали высохшую корягу, а между ее корнями зиял широкий черный проем. Если верить сказкам, так мог бы выглядеть вход в таинственное подземное царство. Во всяком случае, именно из этой дыры сейчас исходил навязчивый шепоток. Но лезть туда самому желания не было. Вместо этого Ясень взвесил в руке клинок и сказал вполголоса:

— Давай, покажись.

В дыре послышалось тяжелое шевеление. И лишь когда оттуда высунулась лапа с когтями, до Ясеня дошло, наконец, что он стоит перед медвежьей берлогой. Впрочем, что с него взять? Он вырос в степи, где медведи вообще не водятся. С другой стороны, мог бы, наверно, сообразить, что в норах такого размера обитают отнюдь не суслики. Это дурман-цветок мозги ему замутил…