Владимир Прягин - Дурман-звезда

Кстати, он, вроде, слышал, что медведи залегают в берлогу только зимой, а сейчас у нас лето. То есть, либо он, Ясень, что-то напутал, либо у этой вот конкретной зверюги свои привычки. В любом случае, бежать уже поздно, догонит наверняка.

Зверь выбрался наружу, оскалился, повертел башкой. Отчетливо желтели клыки, а шерсть как будто слегка светилась, исходя серебристо-лиловым паром. В глазах тоже таился свет — багровый, как отблески далеких костров. Ясень уже видел подобное — совсем недавно, у ястреба, убившего телохранителей Тайя. Вот только птицу буквально распирало от бешенства и от желания рвать окружающих на куски, а медведь смотрел, скорее, устало.

Хозяин берлоги рыкнул. Словно спрашивал, кто нарушил его покой.

— Это я, — сказал Ясень, не придумав ничего лучше. — А ты, выходит, шептун?

Медведь вздохнул вполне по-людски, подошел ближе, приоткрыл пасть. Запах был тот еще, но Ясень постарался не морщиться. Зверь издал тихий утробный звук, в котором послышалось:

— Как?

— Спрашиваешь, как я тебя нашел?

Ясень показал на фиалковую дорожку, но медведь мотнул головой, словно ждал другого ответа. Приблизил морду к лицу незваного гостя и вдруг оглушительно заревел. Пламя из его глаз плеснуло наружу, будто распахнулась заслонка. Ясень заорал, не успев отпрянуть, и провалился в чужой огонь.

…Он родился далеко, за горой, но о той, прошлой жизни почти ничего не помнил. Всплывали иногда разрозненные картинки, точнее, не картинки даже, а так, лоскутки, обрывки. Запах матери, солнечные блики в ручье, треск веток, вкус крови на языке, сладость ягод, колючий снег, весенний свербящий голод. Но однажды это закончилось. Поздней осенью на него напали обнаглевшие волки, целая стая. Он отбился, но совершенно обессилил от ран. Наткнулся на чужую брошенную берлогу, заполз в нее и забылся. А когда очнулся, мир уже стал другим.

То есть, нет, не так. Мир остался прежним, а вот сам он, вылезший из берлоги, изменился необратимо. И лучшим доказательством был тот факт, что он вообще об этом задумался. Да, задумался — впервые с рождения.

Он осознал себя.

У него появились вопросы. Много вопросов. Кто я? Зачем? Что дальше? Но даже сформулировать их оказалось невыносимо трудно, потому что для этого требуются слова, а слов его сородичи лишены.

Однажды он увидел людей, услышал их речь. И понял — вот чего ему не хватает. Но как научиться этому? Как выйти к людям и объяснять, что не надо от него убегать? Как убедить их, что его не следует тыкать острыми палками и холодным мертвым железом? Он не находил ответа. Но каждый день подбирался к поселку и слушал, как звучат голоса. А ночью возвращался в берлогу. Теперь ему было неуютно спать под открытым небом, даже если стояло лето.

Он забирался в убежище и шептал человеческие слова, пытаясь проникнуть в смысл. Иногда казалось, что дело идет на лад. Он радовался, но потом опять вспоминал, что для людей он все равно останется зверем. Накатывала тоска; он лежал целыми днями, не шевелясь, и чувствовал, как постепенно уходят силы. Искра, так неожиданно вспыхнувшая в нем, угасала. Скоро она угаснет совсем, и тогда наступит покой. Так он говорил себе и закрывал глаза. Пока однажды ночью к его берлоге не вышел тот, кто сумел понять…

Ясень, сидя на траве, осторожно повертел головой. В глазах все еще рябило от вспышки. Да, в устной речи мишка был не силен, но нашел-таки способ донести свои мысли до собеседника. И вряд ли этот фокус удался бы еще с кем-нибудь, кроме Ясеня. Хотя бы потому, что никто другой, оставаясь в здравом уме, не поперся бы ночью в лес и не стал бы играть с медведем в гляделки. А еще потому, что он, Ясень, уже привык получать что-то через огонь. Слишком часто это случается в последнее время. Хозяин берлоги, у которого в глазах пламя, сразу учуял родственную душу…

«Ты поможешь мне?»

Медведь не произнес это вслух, но Ясень все равно его понял.

«Как тебе помочь? Отвести в поселок?»

«Нет. Я не смогу с ними, как с тобой. Только зря напугаю»

«Что же тогда?»

«Я устал. Я больше так не хочу»

— Стой, стой, погоди! — от неожиданности Ясень вернулся к привычной человеческой речи. — Ты что же, требуешь, чтобы я?..

«Да. Ты правильно понял».

— Нет. Я не мясник.

Огромный зверь в серебристо-лиловой дымке стоял, нависая над человеком, и молча ждал. Это выглядело настолько дико и нереально, что Ясеню захотелось ущипнуть себя побольнее. Но он знал, что это не сон.

Ясень поднялся.

«Спасибо».

Медведь запрокинул голову, подставляя незащищенное горло. Ясень вложил всю силу в удар. Сверкающее жало клинка пробило толстую шкуру. Кровь была темная, как чернила. Зверь захрипел, повалился на бок. Отблески огня в его глазах угасли не сразу, будто костер догорал, оставленный без присмотра. Лиловый дым стекал по шкуре в траву, на светящийся ковер из фиалок.

Ясень шел назад, не оглядываясь. Настроение было скверное, но теперь он, кажется, понимал, что происходит с хутором. История с медведем подтвердила его догадки.

Судя по всему, здесь есть живая руда. Фиалки подсказывают, как идет подземная жила: со стороны хребта через лес, потом наискосок через хутор и снова через лес к тракту. Очевидно, руда залегает достаточно глубоко, поэтому люди с ума не сходят. Почва поглощает вредоносную силу, приручает ее (переваривает, если угодно) и лишь после этого выпускает наружу, облекая в цветы.

Но медведь забрался под землю и оказался в опасной близости от фиолетовой жилы. И поплатился за это. Злая ирония — свихнувшийся человек теряет разум, а свихнувшийся зверь, наоборот, его обретает. И обретение это, как выяснилось, совсем не приносит счастья.

Ясень вышел к домам. Хутор спал. Да, теперь уже никто не пожалуется на зловещий шепот из леса. Он все-таки убил шептуна, но вряд ли захочет похвастаться этим за кружкой пива…

Да, и вот еще что.

Он опять убеждается — огонь и руда постоянно появляются вместе, будто следуют друг за другом. Сколько уже примеров?

Перевал. Купец сгорает, взяв в руки фиолетовый сгусток.

Корабль. Ясень пробуждает огонь, прикоснувшись к «шкуре» с металлическими прожилками.

Берлога. Зверь, отравленный рудной жилой, дымится и обжигает взглядом.

Это как кусочки мозаики, которые когда-нибудь должны сложиться в одну картину. Вопрос только в том, насколько эта картина понравится ему, Ясеню…

Он, кстати, так и не спросил у медведя, что значили те загадочные слова, которые принес ветер. Как там они звучали?

«Прах всех тех», — вспомнил Ясень, входя во двор. Повторил шепотом, пожал плечами. Да, непонятно. Хотя, возможно, это просто обрывки случайных фраз. Да еще ветер мог исказить и без того невнятное бормотание. В общем, это не та загадка, над которой следует ломать голову…