Дом, где живет чудовище - Мара Вересень
— И тетушка Лекс даже позаботилась, чтобы ему доставили приглашение, — невесело улыбнулся Лансерт, будто он сам такое же приглашение не получал, — но вздумай Фассет Роу увидеться с тобой лично, отсутствие приглашения его не остановит.
Серое или розовое? Или синее? В синем она…
— Эдсель!
— Да?
— Меня отстранили. Я больше никак не связан с этим делом и никак не смогу не только влиять на расследование, я даже знать буду не больше, чем прочие.
— Ты же говорил, это оставили как несчастный случай.
— Теперь нет. Я предупреждал, что твое наплевательское отношение к общественному мнению выйдет тебе боком? Роу опросил за эти несколько дней столько народа… У меня ощущение, что весь Статчен побывал в жандармерии.
— Ты тоже плюешь на общественное мнение.
— Между нами есть значительная разница: за мной не тянется хвост из мертвых девиц, и я не дракон. Эдсель, ты все время забываешь, что это Готьера, а не Империя.
— У тебя родственник дракон.
— Это не одно и тоже.
— Предлагаешь внезапно переехать обратно под крыло его императорского величества Леопольда?
— Поздно. Роу принялся рыть и комья уже летят. Во всех смыслах рыть принялся. Все три твои мертвые служанки сейчас в местном морге. И с ними забавляется медикус-криминалист, которого дознаватель привез с собой из Готьеры.
— Думаешь, мне следует их навестить?
— Крайне неуместная шутка, Эдсель. Ты понимаешь, что тебе может грозить плаха?
Алард представил. Топор представился хорошо, плаха так себе.
— Тебя вообще волнует твоя жизнь? — не унимался Лансерт.
Далась ему его жизнь? Что в ней такого важного кроме последнего месяца с небольшим? Ничего. Много лет совершенно ничего. Пока в доме не появился назойливый запах полыни.
— Серое или розовое, Ланс? Вот что меня сейчас волнует.
— Ты в себе?
— Не уверен. — Эдсель поднялся. Лавка портного был через улицу.
— Алард… — Он обернулся. Раман Лансерт, красавчик и шеф жандармерии, кажется, был обеспокоен возможным арестом больше его самого. — Смотри не ошибись.
— Ты будешь на приме?
— Конечно, как я могу пропустить главное событие сезона?
Эдсель стоял перед витриной и неотвратимо осознавал, что совсем ничего не понимает в платьях кроме того, что это красиво, а еще — как их снимать. Но вряд ли это знание могло сейчас помочь.
Прохожие огибали его, и он изредка ловил их напряженные или любопытные взгляды. Для плаща было слишком жарко. Он даже не стал его брать. Камзол, смятый после лежания в телеге, на которой Эдсель подъехал до Статчена, он снял. На нем был только жилет и рубашка, брюки, сапоги… Обычный. Совершенно ничего особенного. Если бы не маска. Белая с золотом. Она не особенно нравилась, но скрывала шрамы лучше всего. А серую он потерял где-то на пустыре.
За спиной остановилась коляска с ажурным верхом. Алард увидел отражение в витрине и обернулся.
— Лаардие, — Эмезе Одон, маленькая и изящная, как юная девушка, хотя на самом деле ей было гораздо больше, выпорхнула из коляски ворохом светлых кружев. — Рада, что вижу тебя.
Обняла. Она всегда была скора на объятия, чем немного раздражала. Но она была именно такой, и Алард привык, что она всегда хватает его за руки, прижимается, норовит поправить волосы или маску стянуть, не заботясь, видит их кто-то или нет. Было так странно, когда он узнал ее с другой стороны. Не просто актрису и певицу. Было неловко? Да. Он был смущен? Вне всякого сомнения. Ведь первое, что она сделала, когда отец, познакомив, оставил их наедине, сдернула с него маску.
— Ты никак не решишься войти, — заметила Эмезе. — Понятная для мужчины робость, ведь это магазин для дам. Позволь мне проявить заботу и помочь? Идем, — и потащила его внутрь.
Продавец, а может и сам хозяин, принялся хлопотать. Эмезе отказалась от готового платья, попросила принести образцы тканей и модельный альбом и подтолкнула Эдселя в комнату с двумя низкими креслами, столиком, ширмой и вешалками. Принесли образцы.
— Странно желать заботиться о ком-то, кто сам этой заботы не проявляет, — сказал Алард, усаживаясь.
— Тогда зачем ты выбираешь платье?
— Тебе не обязательно об этом знать. Серое, розовое или синее?
— Синее у нее есть, — улыбнулась Эмезе, вытянула из образцов темно-серый лоскут, похожий на шелк, и погладила тонкими пальчиками. У дивы были маленькие руки, такие же маленькие, как…
— Да, синее у нее… Постой, ты ее видела?
— Да, в Золотом. Мы даже говорили. Сразу после того, как ты ушел. Она спрашивала о тебе. Я решила, что вы были вместе.
— Она была с Орвигом, потом с… Не со мной. Я вообще не собирался приходить. И если бы…
Белая рука легла поверх его руки, спокойная, чуть прохладная, а не та, дрожащая, отзывающаяся вспышками пульса под его пальцами, и внешнее сходство покоробило. Но Алард не сбросил руку нимфы, не часто кто-то проявлял о нем заботу просто так.
— Это мой последний шанс Эмезе, — признался Эдсель и стало… не легче, но чуть спокойнее. — Я так чувствую.
— А если не выйдет? Что будешь делать?
— Тогда все станет неважно. — Он уронил голову на руки, маска вдавилась в кожу, причиняя боль, но это была не та боль, которой он страшился. Слова выплеснулись сами. — Я дышать не могу, так боюсь ее… потерять, упустить из виду. Ищу глазами, как пьяница стакан, а когда нахожу, хочется залпом… Но нельзя, с ней — нельзя. Она… сухая полынь, горькая и хрупкая, сожмешь и посыплется пылью, серым, моросью, туманом сквозь пальцы…
— Водой, Лаардие, водой. — Эмезе потянулась через столик и осторожно погладила его по голове. — Я — туман, а она — вода, живая, как дождь.
— О, небо… Нимфа… Она нимфа. Как ты, как Рруфие… Почему? Почему такая? Почему снова?
Билось и рвалось. То самое, похожее на боль… Гудело молниями в голове и в ушах отзывалось: “Твоя, я твоя”, сказанное не ему, а так хотелось. И чтобы пальцы, теплые и хрупкие.
— Я говорила и повторю снова, глупый, — легкая кисть перебирала волосы и становилось не легче, но спокойнее, — чтобы рождались такие как ты, нужны такие как мы. Но она поздно осознала себя, поздно и страшно. И теперь боится своего дара больше всего на свете, не умеет с ним жить и не примет его, а то, что осталось… не хотела бы я это видеть.
— Видеть где? — спросил Алард, поднимая голову и уже заранее зная ответ.
— Где? Да хоть в зеркале.
Эдсель смял образец ткани. Чудовище… Она видела себя, не его.
— Я идиот,
