Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

Я оценил поступок Мишеля. Ничего особенного прибирать в ракете было не нужно. Положительно – Мишель мне протежировал.

…Я погасил свет в центральном холле, так что стало еще заметнее мерцание разложенной на полу сети.

Я отскоблил раковины и унитаз, протер пыль и подмел все помещения. Потом уселся в кресло и стал смотреть на мерцающую, то взблескивающую, то притухающую сеть.

Было хорошо сидеть так просто: так просто смотреть. Казалось, что вокруг тебя теплая темная ночь и тлеющий костер – рядом. У самых твоих ног.

Я смотрел, смотрел на сеть, да и заснул.

Мне приснился Коля и его массаж.

Во сне я не стеснялся кричать, но крик не шел из моей, точно набитой ватой глотки. Крик умирал в легких, вырывался наружу отчаянным хрипом.

Меня разбудил Валентин Аскерханович.

Я был так замаян и так перепуган своим сном, что сперва не обратил внимания на Валю.

Вытер вспотевший, взмокший от ужаса затылок, сходил умылся и, утираясь полотенцем, спросил:

– Валентин Аскерханович, что-нибудь стряслось?

– Стряслось, – кивнул он, – Диего прикололи.

– Как прикололи, когда? – я чуть полотенце не выронил.

– Да вот, понимаешь ли, – принялся рассказывать Валентин Аскерханович, – ночью, блин, покуда мы дрыхли, – ну, не посты же нам выставлять, честное слово? – теперь-то, конечно, придется выставлять, раз так… Да, пока спали, какой-то хрен подволокся и приколол Диего… Пригвоздил к песочку кремневым ножиком. И аккуратно так все сделал, мерзавец, не нарушая сна, мягко, нежно… Я, ты понимаешь, Одноглазый, как увидел Диего приколотого, ну, да? – так я первым делом что подумал, вот ведь подлец человек, а? Я ведь подумал, елки-палки, он ведь нас всех мог так же нежно, мягко поприкалывать, а?.. Мишель тоже перепугался. Не орет. Тихо, тихо так сказал: а я его так кантовал…Тихон орет: такого никогда не было, чтобы Посланцев Неба прикалывали…

Я повесил полотенце и спросил:

– Мешок брать?

– Бери, бери, – Валя махнул рукой, – главное дело, нам сейчас вчетвером с сеткой нипочем не справиться… Она же, блин, как живая… Ну, подволочем на подъемничке, а дальше? Мы вчетвером сетку не удержим. Вырвется – и тогда такой сейшен…

Валентин Аскерханович махнул рукой.

Я выкатил рулон, поинтересовался:

– А что Мишель говорит?

Валя поднял мешок для Диего, вздохнул:

– Что говорит. На Тихона кричит: ты, говорит, работу разъяснительную среди населения не провел, раз второго Посланца Неба, как барана… – Валентин Аскерханович ладонью полоснул по горлу, – если, говорит, ты этого неуловимого мстителя не поймаешь, мы тебе завтра утром такой устроим… праздник… Притарань, говорит, кого-нибудь из местных, чтобы сетку держал, разъясни ему – бым, бым, буль, буль, – мол, Посланцы Неба на тебя положили глаз… Тихон жреца хочет приноровить. Пройдет, говорит, он у нас обряд инци… инси… тьфу, гадости какой-то – и станет…

– Понятно, – усмехнулся я, – кто нам мешает, тот нам и поможет…

Мы выходили из ракеты, и Валерий Аскерханович удивленно спросил:

– Это еще что?

– Поговорка такая, – охотно объяснил я, – еще есть такая поговорка: только тот, кто в силах погубить, в силах и спасти.

– А жрец-то? – ошарашенно спросил Валя.

Я поглядел на Валентина Аскерхановича. Все же он был глуповат, не сравнить с Мишелем или с Федькой.

– Валентин Аскерханович, – вежливо сказал я, – а вы что, не догадываетесь, кому выгодно нам палки в колеса вставлять? Кто первый человек был здесь до нас, а как мы уволочем Нахтигаля, едва ли не последним окажется?

Валентин Аскерханович открыл рот, а потом хлопнул себя по лбу.

– Ах, паскуда, – выдохнул он, – да точно он! Точно! Как же я не догадался.

– Это, – заметил я, – говорит только в вашу пользу: вы не настолько испорчены, чтобы предположить в другом такую бездну морального падения.

– Б… – восхищенно выговорил Валя, – эк ты, Одноглазый, залуживаешь! Ну, точно тебя назвали: пародист! Как, как? "…Предположить в другом такое моральное…"?

Я не успел ответить: громыхая, как заблудившийся артиллерийский снаряд, ломая ветви и стволы деревьев, навстречу нам вышагнул Нахтигаль.

– Здрасьте… – пробормотал Валентин Аскерханович и снял с плеча огнемет.

Пасть ящера была раззявлена. И нам очень хорошо было видно, как изранено, окровавлено небо у Нахтигаля.

– Мне кажется, – сказал я, – мальчик сегодня покушал… И плотно покушал. Глазики мутные, хвостиком машет и тошнит. Лучше не связываться.

– Так я-то что, – Валентин Аскерханович поднял огнемет на уровень чуть выше плеча – по инструкции. – Ты же, Одноглазый, видишь: он рвется в бой.

Но Нахтигаль в бой не рвался – он хрипел и давился. Он глядел на нас и не видел. Его глаза были мутны. он вытянул шею, замотал головой, подчиняясь неведомому, неслышному нами ритму боли его тела.

– Не буди лиха, – шепнул я Вале, – не дразни болящего. Он сам уйдет.

Валентин Аскерханович опустил огнемет.

Нахтигаль откинулся прочь, точно обжегся. Взвыл – не пастью, не горлом, а всем своим существом, всем переполненным, отравленным кровавой пищей слоновьим нутром.

Нахтигаль затоптался на месте, после поворотил от нас вглубь леса.

Валентин Аскерханович проводил его взглядом.

– Мда, – задумчиво произнес он, – кого-то он сегодня скушал?

– Сейчас узнаем, – заметил я.

У пещерки нас ожидали Мишель и Тихон.

Тихон насвистывал и ковырял пальцем в камне нависшей горы.

Мишель мрачно сидел на песочке.

– С мешком? – спросил он.

– Да, – ответил я.

Мишель махнул рукой:

– Без надобности. Нахтигаль – подъел, подкушал.

– Подкрепился, – фыркнул Тихон.

– Ах, вот оно что, – догадался Валентин Аскерханович, – а мы его на тропинке встретили, такой…

Он не договорил, и Тихон продолжил иронически:

– Сытый?

– Очень сытый, – подтвердил я.

Весь день мы набрасывали сетку.

Валентин Аскерханович выгнал подъемник, разровнял огромную площадку – и мы тренировались.

Сетка выгибалась, рвалась из рук и упорно не брякалась в отведенный ей для падения квадрат.

– Это "он" не движется, – Мишель кивнул на нарисованного на земле Нахтигаля, – а дернется, тогда что?

– Тогда, – сказал Тихон, – туши свет! Открывай кингстоны! – он присел на корточки и поинтересовался, указывая на рисунок: – Валь, это ты так здорово рисуешь?

– Я, – кивнул Валя.

Тихон восхищенно поцокал языком:

– Ну ты гляди – как живой! Вот-вот побежит. Ты – реалист, Валя, вот ты кто!

– Ты на себя посмотри, – обиделся Валентин Аскерханович, – девять месяцев здесь торчит, неизвестно чем занимается, а его подопечные Посланцев Неба режут.