Дихотомия - Игорь Шамин
— Старшой? Ты, что ли?
И снова молчание. Долгое, плотное, словно густой туман на рассвете.
— Он самый, — судя по шелесту, Старшой слабо кивнул.
Придвинувшись ближе, я коснулся прутьев решётки. Ледяной металл обжёг пальцы. Нащупав в кармане ключ, я сильно обрадовался, что не оставил его в замке, а взял с собой. Должно получиться. Не может не получиться. Только если чуть плотнее вставить, а затем, что есть силы провернуть…
— Не говори, экономь силы. Сейчас тебя вытащу…
Звякнул замок: края ключа задели грани засова. Скрежет металла разлетелся по коридору. Ключ не поворачивался. Он намертво застыл в своём положении. Замок сильно отличался от того, что был в моей камере. Неужели Стража предусмотрела и это? Им что, каждый раз приходится искать ключ от очередной камеры, таская с собой увесистую связку?
— Бесполезно. Даже если ты вытащишь меня отсюда, я не пройду и десяти метров. Гвардия здорово надо мной поработала. Говорят, в допросах они настоящие мастера, ничем не хуже Инквизиции, но не бойся — я никого не сдал. По правде сказать, я и сам знаю немного, — послышался короткий смешок, больше похожий на всхлип. — Милосердие, что они поскупились повесить факел.
Из груди вырвался сильный кашель. Старшой сплюнул на пол, шмыгая носом. Дыхание его участилось. Я стоял посреди коридора, перед камерой человека, которому сильно хотел помочь. Не только потому, что должен был ему за спасение, и не за оказанную доброту, проявленную ранее, когда он пытался уберечь меня от мутных историй, в которые я настойчиво лез. Взгляд, привыкший к темноте, слабо выхватывал кадры последствий допроса, приводящие меня в нечеловеческий ужас. Сдерживая рвотный позыв от обилия крови, вывихнутых костей и чудовищной необратимости надругательства над живым организмом, я понимал, что ничего не могу сделать. Внутри меня закипала невыразимая злость к тому, кто с ним это сотворил. Я жаждал отмщения, прокручивая в голове, что сделаю с тем чудовищем, когда его встречу. Подобное нельзя спускать с рук. Никогда.
Глубоко вдохнув, я, наконец, смог прийти в себя. Нужно трезво смотреть на вещи. Старшой прав. Освободи я его, даже взвали на свои плечи и преодолей оставшееся расстояние, то пусть так, ничего изменить я не смогу. Тут уже ничем не поможешь. Как бы сильно я ни хотел, каких бы усилий ни прикладывал, надо смотреть правде в глаза: Старшой обречён.
Огромное бессилие грузом навалилось на мои плечи. Колени подкашивались. Руки тряслись. Я стоял, хватая ртом ускользавший воздух. Внутри меня поднималась паника.
— Прости, Старшой. Всё из-за меня. Не пойди я тогда с Вивиан, всё сложилось бы по-другому. И для тебя, и для меня, и для шайки.
Преодолевая мешающий кашель, Старшой надрывно сказал:
— Пустое, Демиан. Единственное, о чём прошу — позаботься о шайке, когда меня не станет. Никто не знает, что могло бы случиться, поступи мы иначе. Нет смысла жалеть о содеянном, но, будь у меня больше времени, я бы всё-таки сделал ремонт на базе. Это единственное, о чём я жалею. Большой, уютный ночлег для Вивиан, Кассандры, Фрола, Фреда, Лероя и других. И для тебя, Демиан.
Погасшие угольки очагом встали перед глазами. В нос ударил запах гари, а в ушах раздался треск огня. Я невольно вздрогнул, будто обжигаясь пламенем. Выходит, он не в курсе.
— Я позабочусь о них, Старшой. Обещаю тебе, — соврал, отводя взгляд в сторону.
Уголки его губ плавно поднялись, но набрав высоту, стремительно упали в болезненном спазме. Вырвался сдавленный кашель, сдобренный хрипом. Лицо побледнело.
— Грёбаный холод, дерёт глотку, — пояснил Старшой, махая мне рукой в сторону коридора. — Не теряй драгоценного времени: уходи.
По стенам пробежали отблески факела, сопровождаемые шагами сменявшихся патрулей. Бесшумно ступая по направлению к выходу, я накинул покров Тени. Минуя поворот за поворотом, осторожно выглядывал из-за угла, чтобы не нарваться на врагов. К счастью, карта Иезекиля подробно отпечаталась в памяти. Солнце всходило над головой, теплом касаясь озябших рук. От яркости неприятно защипало в глазах, но заслонившись рукой, я перемахнул через тюремные стены. Окраина Люмериона встретила меня безлюдными улицами, потухшими масляными фонарями и утренней росой. Но даже так, запах свободы отдавал затхлостью покинутых камер и оставленных надежд. Сплюнув горечь во рту, я не распрямляясь, скрылся в ближайшем переулке.
***
Я прошёл не меньше пяти километров, прежде чем убедился, что меня никто не преследует. За каждым поворотом, фонарным столбом и налетевшим шорохом мне мерещилась погоня. Всё превращалось в несмолкаемый топот тяжёлых сапог. У страха глаза велики, а мои так вовсе смотрели в оба, поэтому я обходил стороной даже случайных прохожих, избегая лишнего внимания. Хотя в данных обстоятельствах любое внимание будет излишним…
Выглядывая из-за угла, прокрадывался к противоположной стене и бесшумно ступал в подворотню. Несколько раз мне приходилось прятаться за гружёной повозкой, и заметь меня кучер, у него бы возникло много подозрений на мой счёт. К тому же, стараясь экономить энергию, я редко прибегал к магии, полагаясь на отточенные навыки и мастерство интуиции. И теперь сил почти не осталось. Отбросив возникшую мысль вновь взять энергию в долг, я содрогнулся от воспоминаний. Нет уж. Такие последствия в виде процентов мне явно не нужны.
Возле реки я замедлился, чтобы отдышаться. Прислонился к ограде мостовой, задрав голову к солнцу. Прикрыл глаза под палящими лучами. Тепло. Тихо. Спокойно. Давно мне не выпадала возможность остановиться, осмотреться, выдохнуть. Пребывая в постоянной спешке, я и забыл, каким умиротворённым может быть утро, каким безмятежным порой предстаёт город.
Вдруг захотелось жить. Непросто хвататься за ускользавшие дни, судорожно сжимая дрожащие пальцы, а вдохнуть полной грудью налетевший ветер, в тёплой постели встретить рассвет, а поздним вечером быть по ту сторону промозглой улицы, сидя у себя дома возле пылающего камина. Внезапная дрожь прошла по всему телу.
Глупец! Стоя здесь, я просто теряю время. А ведь счёт уже шёл на часы, если не на минуты.
Из домов лениво посыпались люди, проснулись звуки, встрепенулись запахи, в хаотичном порядке заполняя пробудившийся город. Сонные хмурые лица появлялись из раскрытых дверей, по улицам разносился топот ног. Становилось небезопасно.
Пламя свечи колыхалось на кухне, делая неподвижный взгляд Аделаиды ещё более угрожающим. Она смотрела не
