Остров жизни - Иван Поляков
«Тук!» – затрепетал воздух, и на сей раз эта была отнюдь не пустая угроза.
С приевшимся за годы щелчком окно отворилось, и косматая голова просунулась в комнату. Пройдясь по длинной нижней рубахе, сумрачный взгляд остановился на юноше, мирно спящем у стены.
Ивес нахмурился.
Волосы Гая были растрёпаны, а поскольку лоскутное сползло, ничто в неверных утренних отсветах не мешало рассмотреть четыре свежие борозды, широко прошедшие по острой лопатке юноши. Мужчина сумрачно прицокнул языком. Брови его сошлись. Ему не требовалось видеть, чтобы знать – на губах спящего застыла довольная улыбка.
– Вставай, кряква заспанная!
Одеяло поднялось ещё выше, обнажая вторую лопатку. Свежие царапины мазали чистую ткань, что само по себе наводило на не особенно радовавшие рассуждения.
Вилы по плечи вошли в сырую землю. Покосившись на них с некоторым сомнением и сожалением в то же время, мужчина выдохнул носом. Выдернув тройку длинных зубьев и перехватив их на манер пики, он скрылся за сараем.
Заскрипели узлы, и ведро, поднимаемое на плетённой верёвке, загудело, ударяясь об обложенный край, выплёскивая значительную часть содержимого. Утки, которых любое упоминание влаги приводило в неописуемый восторг, налетели всем скопом, гогоча и махая крыльями.
«Телега». Даже две трети ведра оттягивали плечо и неприятно отдавали в спину. Пришлось поднапрячься, чтобы, поддёв его под дно, выплеснуть готовую застыть влагу в нутро дома.
– Какого?! Чёртов стар… – вторая порция ледяной воды, на сей раз уже в лицо, не дала Гаю закончить. Спасла его.
– Тренироваться! – объявил Ивес, с невероятным облегчением переворачивая опустевшее ведро. Последовавшие крики бальзамом пролились на исстрадавшуюся душу.
– Это даже может мне понравиться.
[1] Сыр тот же он, кстати, ел и не жаловался.
Глава 5. Старый знакомец.
Сложно было с этим смириться, но честно выстрадавшую полгода яблоню пришлось оставить. Теперь без всяких дополнительных снарядов тренировки проходили в пролеске. Вдвоём. Вдалеке от деревни. В непосредственной близости от чащи! Взгляд, только недавно рассматривающий изодранную почву и кровавые брызги, метался меж стволов, выискивая алую тень.
– Так, стань-ка в какую-нибудь позицию, – сказал Ивес, и Гай, сонный и избитый, сразу же почувствовал себя не в своей тарелке.
Гай знал «какую-нибудь» позицию. Юноша почти десять лет прослужил оруженосцем и знал много позиций.
Принцип обучения был донельзя прост.
Он становился, заносил меч, воображая, будто тот настоящий, а не выпиленная из дерева, увесистая палка, и наносил удар. Крестьянин, не зная ничего ни о техники, ни о стратегии, демонстрировал его ошибки, и Гай оказывался на земле. Они менялись. Ивес теперь так же нападал, а Гай пытался отразить, используя те же принципы. Не успевал, как правило, и вновь здоровался с сырой, утоптанной землёй.
– Уй! – сквозь сжатые зубы, под хруст суставов.
«Боль – лучший учитель», – любил проговаривать Ивес, сидя или подпирая ладонью поясницу. Ещё чаще он упоминал некую «телегу», но это уже не имело отношения к делу.
– Продолжай. Чего замер-то?
Не без удовлетворения пройдясь взглядом по иссиня-чёрным полосам на предплечьях, спине и лодыжках юноши, Ивес закрыл глаза. Продавливая холстину, темная кора приятно расслабляла поясницу. В отросших усах скрылась улыбка.
«Убил бы, если б смог», – ясно прочиталось в остекленевших глазах оруженосца. Смахнув пот, уже почти забывший о чаще и раздевшийся по пояс, Гай вновь вознёс Экскол, вариант девятый. Теперь тяжеловеснее и короче. Из груди юноши вырвалось нарочито медленное, свистящее дыхание. Экскол пошёл вниз, и…
– Ногу не забудь выставить, – запоздало напомнил Ивес и с удовольствием вслушался в залихватски-аристократическую ругань.
Гай повторил ровно пять десятков раз, каждый раз выставляя и убирая ногу, пока… Пока не повалился, не чувствуя уже ни рук, ни ног. Грудь юноши вздымалась, и, обжигая гортань, осенний воздух свистел в лёгких. Юноша жил им. Зависел от него. Умер бы без него. Лёгкий хруст, и перебор веток неподалёку, но Гай никак не отреагировал. Ладонь на пульсирующем боку.
«Рыцарь дышит носом», – произнёс сэр Ланц когда-то, смотря на поверженного новичка сверху вниз. Величественный и непогрешимый. Попробовал бы он выговорить столь сложную фразу после получасового знакомства с чурбаком. А быть может, с таким «мечом» и нужно было заниматься?
– Ну как? – прошелестел юноша, сглотнув.
– Птиц распугал, – нисколько не слукавив отозвался Ивес, всматриваясь в перекаты огневеющего полога.
Пчела, по-осеннему сонная, жужжала где-то у его уха. Полосатая пролетела справа. Полосатая прожужжала слева. Зависла где-то неподалёку.
– Твою да через телегу! – Глаза мужчины сложились в непростительной близости от носа. – Ну ладно, хватит на сегодня.
Кряхтя и упираясь ладонью в чёрную, заросшую мхом кору, Ивес подобрал полено, утяжелённое благородным именем Экскол. Экскол был без всякого стеснения сунут под мышку. Другая рука нужна была мужчине, чтобы, работая не хуже мельницы, попытаться отогнать немыслимо живучее насекомое.
– Да! Только не ляпни никому. Я к тебе не подходил, и мы вообще не разговариваем. Не забыл? – в который раз повторил Ивес.
Гай ещё помнил удивление, которое он испытал, услышав это впервые:
– Но вы же ночуете в коровнике!
– А мне там нравится. Мягко и идти недалеко, – дёрнув плечом, почесывая брюхо сообщил мужчина, и уже серьёзно добавил: – Повторяю, скажешь кому, я поступлю так же.
– А-а…
– Не благодари! – ляпнул одну из любимейших своих фраз Ивес, и на душе его вдруг стало совсем легко, будто и не ломило спину, не трещали колени и страшные судороги не сводили желудок.
«Чёрт, и зачем, спрашивается, вспоминал?!»
Покосившись на оруженосца, Ивес утешился трясущимися коленками. Юноша не шёл. Он полз. Фактически двигался на четвереньках, перебираясь от ствола к стволу. «Фить-фить», – пронеслось в воздухе, и птичка с белыми пятнами на крыльях вспорхнула, сразу же затерявшись в пестреющей жёлтым и алым листве.
А что ещё будет, когда начнётся уборочная. «Прислужник дворянина с вилами[1]. О-о… это того стоит».
***
В тот день, как и во все прочие, заговорщики вошли во двор с разных сторон и с перерывом в четверть часа. Не разговаривали… А если им всё ж приходилось пересечься, Ивес орал на «захребетника» так, что ещё с час его голос звенел в ушах у Гая.
«И
