Остров жизни - Иван Поляков
Спектакль и притом не самый лучший.
Кашлял Ивес напоказ, лишь когда было для кого, да и не так он голодал, и всё же не особенно радостно было наблюдать, как разваливается семья. Как-то странно сжимало в груди, и горьковатое послевкусие оставалось от этой мысли. Марта подходила к окну, и тут же кашля становилось вдвое больше, он делался куда гуще, а грабли тяжелее.
Мысли редко долго задерживались на языке Зое.
– А как отец? – бросила она однажды утром.
Лязгнула посуда. Молоко, желтоватое и жирное, потекло по деревянной столешнице мимо горлышка горшка. Охнув, женщина бросилась вытирать.
– А что с ним, солнышко?
Зое улыбнулась. Мать вообще говорила мало, но, если и обращалась, называла её исключительно «солнышка». Зое не знала почему так, но и представить, чтобы было по-другому, уже не могла.
– Ну, он там, на сеновале, а скоро осень. Холодает.
Плавные движения полукругом вмиг собрали пролитое. Перекрыв молоку движение к краю, Марта быстро и ловко загнала его в центр стола и, выжав тряпицу, убрала оставшееся.
– Он подумает, поголодает, и примет правильное решение.
«Скорее мир перевернётся, чем отец изменит своё решение», – подумала Зое. Пара реплик как раз по случаю уже плясала на её языке, но стоило ли их озвучивать. Наверно, в первый раз в жизни подумав, перед тем как сказать, Зое предпочла этого не делать. Не в последний бы.
Натянув войлок на уши и вооружившись ставшей привычной тростинкой, она попыталась насколько возможно быстро проскочить двор. Налетела вечно голодная птица, путаясь под ногами, и Пеструшка упёрлась, будто её никогда и не выгоняли.
Остекленевший взгляд до последнего момента не оставлял спину девушки.
– Твою да через телегу.
Нет хуже участи, чем стать оруженосцем в конце семнадцатого века рыцарства.
Во время очередного просвещения и всеобщей утонченности Гай чувствовал себя хуже, чем если бы он угодил в средневековье. Утром мытьё горшков, а к вечеру уроки высоких манер. В обед подковка лошади, где тогда ещё мальчишку без конца били по голове, а ночью он учил к чему, с точки зрения просвещённой медицины, это приводит. И так день за днём, и ночь за ночью. Всё по кругу. Разом! Эти бесконечные, бескрайние груды грязной посуды и пена… б-р-р-р!
«Не люблю воду», – в стотысячный раз повторил про себя Гай, и мороз пробежал по спине.
Он семь лет плясал на грани двух эпох, и, казалось, словно тело и сознание его вот также разделились надвое. Какое-то неестественное сочетание, которое и права на существование не имело. Странно. Как так не имело? Он ведь жил на этой грани, а значит, есть она. Существует.
Слишком много в этом мире находило место для себя. Слишком. Пора было сокращать. Хотя бы число тех же неистребимых драконов, вепрей и им подобных. Именно из-за этих обрывков старых сказаний по дорогам всё ещё бродили призраки рыцарства, а дворяне носили все больше тяжёлые латы, нежели рониры, которые пусть и изящны, но излишни, когда живот твой пронзают когти, а плоть рвут клыки и топчут копыта.
«Неистребимых» тварей? О нет. Он с ними справится!
Единолично изничтожит всех! Всех до последнего, и начнёт, пожалуй, с кровавого змея, что занял чёрный остров посреди медной воды.
Не озираясь воровато, как он делал в первые дни, а идя прямо и открыто, Гай поднялся по меже. Трёхполье – гениальная система, при которой одно из трёх полей всегда оставалось под паром. Слева покачивались солнечные колосья, перед оруженосцем же стояла сухая яблоня. Дичка конечно, но это ничуть не мешало её ветке послужить весьма и весьма неплохим снарядом.
Окунувшись в овёс, грубая рука нащупала мешковину. Медленно двигаясь к краю, рука в последний момент будто не удержалась, сорвалась, сомкнувшись на отполированной ладонью рукояти.
Деревянный меч – его гордость. Эвлибир!... Вариант восьмой. Получилось, конечно, не особенно хорошо. Центр тяжести не тот, да заточка отсутствует. Возможна ли она, кстати, у дерева? Гаю в своё время приходилось ночи просиживать в кузнице, перебирая гвозди и греясь у горна. Он читал про обработку кожи для поводьев, и сам лично неоднократно чинил сапоги. Он о многом имел представленье, но дерево… пожалуй, про него Гай не знал практически ничего, и, точно мстя за это, меч то и дело выдёргивал сустав. Кисть синела, и не было уже ни малейшей возможности удержать что-либо.
Зое и не подозревала, не догадывалась, но Гай редко бездельничал в её отсутствие. Вставая рано настолько, насколько это позволяли привычки, юноша делал всё, что мог. Умирал, крутясь с тяжёлым тренировочным мечом, но толку от этого не было ни на денье. Выпад! Оборот! И снова выпад! Танец. В котором он поборол сухостой, и… и очередная ошибка. Как же так? Всего одно неловкое движение, и, выйдя, запястье отозвалось тугой и пронизывающей болью, поднимающейся как будто к плечу и оттуда расходящейся по невидимой паутине.
– Телега!
Юноша скрипнул зубами, но это ничуть не помогло. Дерево выскользнуло из ослабевших пальцев. Боль пронизывала, но вместе с тем какое-то томное удовлетворение скрывалось за ним. Гай смог. Больше трёх дюжин выпадов! Неудобство схлынет за пару дней, а пока что можно было и другой рукой поработать.
С левой у него по какой-то причине всегда получалось чуть лучше.
«Леворук», – припомнив долгие ночи за пыльными фолиантами, сам себе поставил диагноз Гай. И тут же всплыло в памяти: «Леворук или левша опасен тем, что удары наносит в обратную сторону, и защититься от такой атаки, заранее не зная, нет никакой возможности».
«Получается, я неуязвим», – теша себя, подумал юноша, и гордость за непонятную леворукость тёплом разлилась в грудине. Техника его уже стала куда лучше, а через пару лет… хотя чего уж там.
«Три дюжины ударов!» Этого уже более чем достаточно, чтобы завалить любого противника. Он уже почти рыцарь, а вскоре станет рыцарем великим! Непобедимым! Достаточно умелым, чтобы победить алого зверя.
– Бесовски кривая техника.
От неожиданности Гай чуть было не выронил меч. Будто мальчишка, которого застали за шалостью, оруженосец втянул голову в плечи. Развернулся…
