Рихтер - Хроники Торинода: вор, принц и воин

– Тише, тише…- Кларенс мягко придержал ее за руки,- Мы друзья. Мы не принесем тебе вреда.

Она притихла, огляделась и внезапно заговорила низким и хриплым голосом:

– Налоги тану Радиону…мы задолжали всего на месяц…есть ли еще кто-нибудь живой?

Даже Ольг подошел ближе и начал слушать, сжимая до боли в пальцах рукоять меча.

– Мы не нашли больше никого,- сказал он вполголоса. Девушка кинула на него тяжелый взгляд:

– Ты похож на них…Тоже убийца…

– Ты ошибаешься,- жестко и с напором произнес Элиа. Она ничего на это не ответила.

– Значит, они убили всех…они звери…нелюди…насиловали мою мать на глазах отца, а потом убили ее…распороли живот отцу…я видела… Налоги…им ни к чему налоги…даже звери не убивают для развлечения…

– Как тебя зовут, госпожа? Хочешь воды?

– Мое имя…какая разница, ведь я умру…ты – хороший лекарь, но даже тебе не под силу меня излечить…Отомстите этим убийцам…Поклянитесь отомстить им…

Ее голос, хриплый и срывающийся, внезапно превратился в рык. Кларенс отшатнулся.

Клятву, данную умирающему, нельзя нарушить. Впрочем, как и любую другую клятву.

– Я клянусь,- сказал Элиа, – этот тан, Радион, он был среди тех, кто убивал?

– Он…всегда впереди своей дружины…но ты…еще мальчик…

– Я – король,- маленький даже для своих двенадцати, тонкий как молодая березка Элиа внезапно стал выше и старше. В голосе появилась твердая как камень гранит уверенность,- Я хозяин этих земель, мои предки правили Торинодом веками, и я отомщу за тебя и твою деревню. Я клянусь!

Ольг и Кларенс молчали, глядя на резко выпрямившегося друга, только лекарь по-прежнему сжимал руку раненой. Странная искаженная улыбка тронула покрытые коркой губы девушки.

– Я…верю…- она приподнялась на локте, вглядываясь в глаза Элиа,-…Меня звали Эллинг…король…- Длинные ресницы сделали медленный взмах и опустились,-…отомсти…

Кларенс непристойно выругался, ощутив, что пульс на руке исчез, и тотчас же принялся вливать свою силу в безвольно обмякшее на их руках тело. Он представил себе как она течет по венам, заставляя биться здоровое и молодое сердце, как легкие наполняются чистым, хотя и пахнущим гарью воздухом этих мест.

Ну же, живи! Ты ведь не так сильно ранена, я же вытащил тебя один раз, смогу и второй! Ты молода и сильна, тебе еще детей рожать…только живи!

Похолодели уши и нос, сильно затекли ноги, но Кларенс по-прежнему не останавливался. Живи…живи…живи…

– ПЕРЕСТАНЬ!- кто-то сильный схватил его за плечи сзади и оттащил от изломанного мукой тела девушки, которую звали Эллинг.

– Пусти! Она же умрет, ты, бессердечный ублюдок!

Ольг швырнул его на землю, не со всей силы, как поступил бы раньше, а осторожно, отрезвляя, а не причиняя боль.

– Она и так уже мертва!

Он, Ольг, не был, конечно, лекарем, но любой воин знал как оказать первую помощь – перевязать и зашить рану, вправить сломанную кость и даже подтолкнуть остановившееся было сердце…Девушке нельзя было помочь, и даже несмышленыш Элиа понял это и, подойдя, провел ладонью по ее лицу, разглаживая исказившиеся черты. А Кларенс не понял. Или ноша целителя не позволяла признаться даже себе, что все усилия тщетны, ты не смог, не спас.

– Пусти,- Кларенс с неожиданной силой рванулся к телу и вдруг спросил горько и почти спокойно. Почти,- Почему. Она. Умерла. Почему. Я. Не. Спас.

– Дурак! Нельзя спасти того, кто не желает жить, понимаешь ты это? Даже если бы ты отдал ей все силы, она бы ушла! Все равно! Никакой, даже самый искусный лекарь не может спасти тело, когда душа умерла!

Ольг говорил это с выходящей толчками яростью. Он злился – не на Кларенса – на себя, на тана Радиона, который вместо того, чтобы защищать своих, нападает на беззащитную деревню, на искалеченную девчонку Эллинг, у которой не хватило внутренней силы справиться с горем, на весь этот сотню раз проклятый мир.

До него донесся тихий голос Элиа, стоящего на коленях подле умершей девушки:

– …и твоя душа вознесется на сверкающий в ночи драгоценным алмазом Эльконтар, туда, где уже ждут тебя те, кого ты любила…Прощай, Эллинг, что значит "Дитя света".- он закончил то ли молитву, то ли прощание поклоном, и, обернувшись к друзьям, сказал размеренно и мудро,- Надо похоронить умерших. Я видел лопаты, а кладбище должно быть недалеко от деревни. Здесь мы больше ничем не сможем помочь.

Вот так. Элиа, которого сначала чуть не вырвало при виде трупов, оказался крепче и воина, привыкшего к смерти, и лекаря, впервые потерявшего сегодня больного. Ольг собрался – злость и отчаяние, это, конечно одно, но когда дело доходит до выполнения мести, сознание не должно омрачать ни одно чувство. Только расчет. И пусть Элиа клялся бедной девочке, мстить за нее все же придется ему, воину.

Кладбище нашлось тут же, на пригорке за деревней, отдаленное от домов ручьем в три мужских шага. Они не стали рыть яму каждому человеку в отдельности – не хватило бы сил, ни физических, ни душевных – сделали одну общую, благо, деревенька в двадцать домов не была большим поселением. Лишь тело Эллинг Ольг положил не в саму могилу, а вырыл вторую рядом. Негоже тому, кого ты знал хотя бы по имени лежать с безымянными в твоем сознании людьми.

И все же это было страшно. Он, сын воинов, чьи предки считали смерть в бою единственно достойной, с трудом допускал в сознание мысль о том, что кто-то, воспитанный танами с такой легкостью мог напасть на беззащитных. Убивать женщин. Детей. Грудных младенцев. Жизнь такого человека, как учил его отец, и как считал он сам, следовало бы пресечь на корню, не оставив после него никаких следов на земле, развеять по ветру мелкими брызгами, чтобы люди после даже не вспоминали что жил такой на свете.

И как знать, не была ли месть за безымянное поселение на в чужой стране направлена и на тех, кому уже никогда не отомстишь – за замок Нарит, затерявшийся среди северных болот, за тана Ольга, наверняка погибшего, бросившись первым на врагов, за большую и дружную семью старшего конюшего Эвана.

Потухли угли сожженных домов, небо стало почти черным, когда они, наконец, завершили свою жуткую работу. Уходить из деревни на ночь глядя не было смысла, но и сидеть на еще теплой земле и знать, что в этом пустом месте еще вчера кипела жизнь, было горько и неприятно.

– Завтра мы все узнаем об этом Радионе,- тихо проговорил Ольг, сидя у разведенного костра. Кларенс, бездумно смотрящий на пляску желтых и красных искорок пламени, кивнул. Его руки мелко дрожали – не то от усталости…не то от чего другого. Ольгу никогда еще не доводилось видеть келонского вора таким…опустошенным? Будто в одно мгновенье разрушилось нечто, очень для Кларенса важное.