Бесправыш. Предземье (СИ) - Рымин Андрей Олегович

— Он про ловкость свою не сказал, — кивнул я на юного варщика. — Наш обряд не закончен.

Раст прыснул хохотом, Леонард улыбнулся и только Микита не понял моей шутки.

— Давай, говори быстрее. А то опоздаем, — уставился он на худыша умоляющим взглядом.

— Как правильно подметил сударь охотник, данные сведения не являются тайной, — снисходительным тоном пояснил Леонард. — К моему сожалению, в храмовой школе — а других на нашем маленьком острове попросту нет — занятия разделены на две части: прикладную и предметную, если можно так выразиться. Половину времени… то есть даже меньше, мы будем изучать грамоту, счёт, географию, зверологию, травничество и прочие полезные для меня лично науки, а оставшуюся часть дня будем тратить на развитие физических навыков. Нас ждут в том числе тренировочные поединки, на которых разумно выставлять друг против друга относительно равных противников. Так что доли мои — тридцать в каждой части триады. Дед считает, что этого хватит, чтобы не оказаться в хвосте. И имейте ввиду, я два года уже посещаю занятия мастера Брыка, и могу за себя постоять.

— Каков гусь… — только и присвистнул Раст. — Вот послал Единый соседушек. С виду мелочь беспузая, а вдвоём бы меня отметелили точно.

— Парни, — умоляюще взвыл Микита. — Ну идём же. Теперь-то хоть можно?

— Можно, — разрешил я, и здоровяк первым бросился за дверь.

* * *

По пути к местной трапезной мы ещё поболтали немного. Оказывается, Леонард прекрасно знал Айка — познакомились на занятиях у того самого мастера Брыка. Более того, молодой варщик слышал, про арест моего друга и, что радовало, совершенно не верил в его вину.

Расту же фамилия Зорин ничего не сказала, но зато он много чего слышал про Вепря и Могучую кучку. Это парень был настоящим охотником и уже три сезона, как ходил за пролив в одной и той же ватаге какого-то Белого Волка. Первый год с отцом, но потом тот погиб, и мальчишке пришлось содержать семью. Старшая сестра давно вышла замуж и жила своей жизнью на Локе. Старший брат нашёл свой конец на Большой земле ещё раньше отца. Как Раст выразился, у него на шее теперь сидят пятеро: младший брат-семилетка, три сестры и старуха-мать, разменявшая шестой десяток. Кабы не принятое решение: встать во что бы то ни стало на Путь, ни за что бы не раскошелился на обучение здесь.

А с Микитой всё проще. На семью в девятнадцать голов никто в школах отродясь не учился, а в доме хоть кому-то дружить с грамотой, счётом и прочими премудростями потребно. Так батя сказал. А для Микиты слово бати — закон. Он послушный.

На подходе к отдельно стоящему зданию трапезной мы, наконец-то, наткнулись на учеников из другого отряда. Чуть больше десятка, одеты все так же, как мы, только возрастом в среднем постарше — такой мелкоты, как мы с варщиком, нет. Эти явно пришли не на первый свой год обучения.

— Поди, тоже зимники, — предположил Раст.

Мы шли вчетвером, пока не знакомясь с другими ребятами. Впрочем, и остальные, включая девчонок, разбились по кучкам.

— Естественно зимники, — блеснул Леонард своими знаниями местных порядков. — У годников форма получше. Там знаешь, сколько обучение стоит? Два золотых, на минуточку. Это даже для моей семьи дорого.

— Ой-ли и дорого, — хмыкнул Раст. — Видал я, сколько у вас зелья стоят.

— Само собой причина не в цене, — не стал спорить варщик. — Я просто не готов тратить столько времени на общее образование. Ты едва ли себе представляешь, сколько в нашей профессии нужно всего знать и уметь. Одних только справочников по классификации ингредиентов целый шкаф. Микита, закрой рот. Если слова непонятны, значит тебе это не надо. А вон, кстати, и годники. Хм… И, видимо, как мы, первый отряд. Больно молодо выглядят.

Я, как и все, повернулся в указанном направлении. И правда, получше тулупы и шапки. Не серые, как у нас, а коричневые. Но что-то их мало — десяток всего человек. Нет, одиннадцать. И все малолетки — таких жлобов, как Микита и Раст не видать. Наверное, прав Леонард. Как и мы — первогодки. Тут только богатенькие — у них так не принято, чтобы в пятнадцать лет на один год только в школу явиться. Как с первого года пришли, так и ходят четыре подряд. Занятия же у них уже начались, как два месяца.

На входе столкнулись. Их отряд притопал к дверям аккурат вместе с нашим, только чуть с другой стороны. Служители, что вели учеников, обменялись приветствиями, а мы осторожными взглядами. У нас любопытство, у них надменное снисхождение. Носы задраны, плечи расправлены. Малолетки, а уже своим положением кичатся. Богатеи сплошь небось… И Патар!

Признать свина мне не помешала даже натянутая на самый нос шапка. А он схуднул. И подрос немного. Уже не кажется больше толстым. Просто здоровый для своих лет. Широкий, мордастый.

— Чего пялитесь, зимники? — окинул нас ледяным взглядом какой-то мало отличимый от остальных из-за одежды и шапки парнишка.

— На родича ярла, чего не попялиться бы? — пихнул его со смехом сосед. — Не гневитесь, милсдарь. Пущай простой люд посмотрит.

— Хорош завидовать, Зимородов, — пихнул соседа в ответку юный родственник ярла. — Род за деньги не купишь. Ты против меня тот же смерд.

— Смерд, смердящий, — заржал кто-то рядом.

— И золотом срущий, — поддержал другой голос.

— Заметьте, судари, — поднял палец вверх хохочущий, как и его товарищи, Зимородов. — Срущий прямо в казну. Ненасытная знать день и ночь доит многострадальное купечество и при этом ещё и смердами величает.

— То любя, друг мой Яша, — приобнял Зимородова родственник ярла. — А про дойку ты у Пати спроси. Тебе шутки, а человек недавно из-под коровы вылез. Эй, Патя! — обернувшись, нашёл он взглядом Патара. — По вымени не скучаешь? Оно на ощупь как? Тёпленькое?

Но свин только глаза опустил ещё ниже. Наши группы как раз поравнялись, и я смог рассмотреть в вырезе высокого ворота закушенные губы Патара. Во, как всё обернулось. Теперь сам тут за мальчика для битья. Поди, все два месяца сносит насмешки этих богатеньких гадов. И поделом! Пусть почувствует себя в моей шкуре. Заслужил свин.

— Да он не про мамкино вымя, — со смехом толкнули Патара в спину. — Не чмокай.

И снова свин промолчал. Куда делся весь гонор? Идёт, под ноги смотрит, не замечает меня. Окликнуть его что ли? Нет, не хочу.

А вот и вход в трапезную. Само собой годники полезли туда вперёд нас. Наши стоят, пропускают. Служитель, что нас привёл, уже скрылся внутри. Это что у них тут за порядки такие поганые? А кто говорил, что в школе ученики все равны? Кабы не наказ беса — к себе внимания без повода не привлекать, уже бы подвинул хамьё. И Раст, вижу, хочет того же. Но терпит. Ему ещё в этом городе жить. В городе, где всем заправляют деды и папаши вот этих вот швыстов с толстой мошной.

— Безродыш!

Он всё же заметил. Глаза круглые, словно монеты.

— Ты, что здесь…

— Для тебя, Патя, я — сударь Китар.

И так зыркнул, что свин тут же заткнулся. Открыл рот беззвучно, закрыл. Влево, вправо крутнул головой, словно ища поддержки. Не нашёл её, шумно втянул носом воздух и, отвернувшись, последним из годников нырнул в открытую дверь, будто прячась.

Слабак ты, Патар. Я годами терпел, не сгибался так. Какой-никакой, а давал вам отпор. Тебе же двух месяцев каких-то хватило. Как же быстро сломался…

Или всё-таки нет?

Ло 17

Несмотря на заявленное во вступительной речи служителя храма равенство учеников в стенах школы, классовое разделение присутствовало даже в питании. Большой освещённый масляными фонарями зал местной столовой был разделён на три зоны. В центре длинный преподавательский стол с приставленными к нему стульями уже накрыт — миски, кружки, тарелки, приборы разложены, блюда, горшки и кувшины стоят. Подходи, садись и приступай к обеду.

Справа же и слева по четыре пустых стола с лавками вдоль краёв — это уже для учеников. На каждой из сторон зала свой, ведущий в кухонную зону проём в виде арки с прилавком-столешницей, за которым работник столовой занимается индивидуальной раздачей еды, подходящим с заменяющими подносы досочками подросткам в порядке очереди. Таким образом, пересечений более привилегированных учеников с менее привилегированными нет — годники и зимники, что получают пищу — кстати, меню их разнится — что принимают её отдельно друг от друга.