Юрий Никитин - Трехручный меч

Волк зарычал и сделал вид, что готовится подпрыгнуть. Ворон посмотрел надменно, с высоты положения, но чуть присел в готовности оттолкнуться и швырнуть себя в небо. Я намотал себе на ус, волк, видимо, на такую высоту все же допрыгнет.

— Все равно, — возразил я, — короли ревниво следят друг за другом. Подсчитывают, кто прирастил территорию, кто больше нахапал золота и драгоценных камней, у кого олень с золотыми рогами, у кого дома золотой змей с тремя головами… так что знают, кто с каким поручением отправляет своего героя! Или отправлял. Но все как клоны… как зерна из одного стручка, ну прямо до тошноты! Да и злодеи…

Волк переспросил с интересом:

— А злодеи что?

— Да как сговорились с героями, — ответил я уныло. — Будто в опере партию на два голоса… Или заранее сговорились, узнав ставки, кто на какой минуте победит и в какой позе это произойдет!

Ворон каркнул предостерегающе:

— Не накаркайте, мой лорд.

— Что?

— Изменения, — многозначительно ответил ворон.

Я сдвинул плечами:

— Да пожалуйста!

Даже челюсть выпятил, я же герой, но по шкуре пробежал совсем не геройский холодок. В этом мире все-таки все понятно, заранее расписано, узнаваемо, противники ведут себя, как им положено, говорят те же слова, что уже много раз от них слышал, в поединках размахивают мечами строго по указанным амплитудам и вроде бы замысловатым кривым, некоторые уровни мог бы проходить с закрытыми глазами, так стоит ли отказываться от такого нетрудного и приятного бытия героя? А рисковать по неизведанной тропке… пусть сперва другие сходят, проверят. Шанс, конечно, есть, что найдут сокровище, но еще больше — упасть в пропасть, утонуть в болоте, сорваться с высокой башни, наступить на ядовитую змею, на полном скаку задеть башкой толстую ветку, попасть под камнепад, нажраться в лесу не тех ягод…

Ворон, налетавшись, устал, догнал нас и с такой силой плюхнулся мне сзади на плечо, словно крылья сложил еще в поднебесье. Я почти достал носом конской гривы, осердился, но ворон каркнул в ухо, сказал многозначительно:

— А нет ли связи с Черным Гагеном?

— Что за Гаген? — спросил я.

А волк рыкнул:

— Одурел? Ну какая может быть связь? Еще скажи — со Светлым Хехеном!

— Насчет Хехена не скажу, — заявил ворон, — но насчет Гагена ты не прав, и мы тебя поправим…

— Что за Гаген? — повторил я.

Волк посмотрел на меня с удивлением, как если бы я сказал, что не знаю, кто такой Чубайс, а ворон каркнул важно:

— О, Гаген — это Гаген… Ах, вы не знаете, кто такой Гаген? Я вам сейчас расскажу все за Гагена, про его происхождение и династию…

— Про это не надо, — прервал волк, — ближе к телу.

— Ближе так ближе, — каркнул ворон. Повозился, устаиваясь и защемляя мне кожу, скоро все плечо будет в дырочках, как дуршлаг, сказал важно: — Тогда начну, пожалуй, с последней главы…

— Даже с последнего абзаца, — уточнил волк мстительно.

— Да хоть и с последней строчки, — ответил ворон надменно. — Итак, когда Черный Гаген пошел войной на Светлого Хехена, вспыхнул страшный бой. Как жаль, мой лорд, что вы не поучаствовали, верно? Вам с мечом кровавым и щитом звенящим самое бы место… Битвы распространились на Верхний мир, Нижний и Средний, а также захватили веерные миры, так что война шла уже за власть над всей Вселенной и всеми мирами. Основные битвы разразились, конечно же, здесь, на Земле, что и понятно, кроме того, сам Черный Гаген родом, естественно, с Земли, как и его противник — Светлый Хехен, так что именно здесь сошлись основные силы в самой страшной и кровавой из битв, когда-либо происходившей во Вселенной. И участвовать в ней, понятно, большая честь, потому на нее сошлись все мыслимые и немыслимые люди, звери, птицы и даже насекомые.

— Хорошо, хоть микробы остались в стороне, — буркнул я.

Ворон сообщил:

— Думаю, никто не остался вне великой битвы. Даже величайшей в истории! На стороне Светлого Хехена выступили объединенные королевства людей, эльфов, гномов, дварфов, а на стороне Черного Гагена — тролли, орки, драконы, баньши, гоблины, огры, великаны и, наверное, неведомые мне пока микробы… Битва длилась тысячу лет, все это время не только ручьи, но и реки выходили из берегов из-за потоков красной, зеленой и лиловой крови, хищные птицы перестали летать, так обжирались трупами, а трупные черви размножились и увеличились от постоянной сытной пищи в размерах, став крупнее ящериц. Вот бы вам поучаствовать, мой лорд? Небось сердце сжимается от зависти?

— У меня другое место сжимается, — ответил я сердито. — Что дальше?

— Когда все завершилось, земля почти обезлюдела, зато силы Тьмы были истреблены, Хехен наложил на поверженного Гагена заклятие, что тот уйдет на десять тысяч лет под землю и не покажет свой лик, а все, кто шел за ним, будут наказаны: у драконов отнял огонь и крылья, великанам запретил покидать горы, тролли и гоблины должны жить в особо отведенных для них местах…

— Резервациях, — кивнул я, — знакомо. Продолжай, продолжай!

— Словом, — закончил ворон уже не так важно, — был недолгий период счастья. А потом, как обычно, пошли слухи, что Черный Гаген шевелится под землей, вот-вот освободится раньше срока…

Я прервал:

— По амнистии? А сколько тысяч лет прошло?

Он удивился:

— Тысяч?… Лет?.. Пара месяцев, мой лорд!.. Великаны начали спускаться с гор, тролли и гоблины понемногу выходят за установленные им границы, драконы рискнули снова обзавестись крыльями, а кое-кто даже строго запретным огнем…

Я вздохнул:

— Хорошо, хоть не пара недель! А то и дней.

— Память человеческая коротка. — сказал важно ворон. — Вот я, например, все помню… Э-э… о чем это я?

Волк гулко с подвыванием захохотал, сказал мне доверительно:

— Мой лорд, на самом деле Черный Гаген сидит под землей, как и сидел. Прошло уже девять тысяч лет, осталась еще тысяча. А освободится скоро не Гаген, а Ульмарк…

— А это кто? — спросил я.

Покосился на ворона, тот нахохлился и сделал вид, что спит. Волк сказал важно:

— Ульмарк был когда-то величайшим богом во Вселенной, но миры множились, раздвигались, в каждом Ульмарк оставлял свою тень, чтобы присматривала и мудро правила. Так шли тысячи лет, в каждом мире жизнь развивалась по-своему. Ульмарк, навещая миры, всякий раз что-то поправлял, перестраивал, что не нравилось его теням, уже обретшим самостоятельность. И вот однажды они, сговорившись, не позволили ему вмешиваться в их дела…

Ему трудно было рассказывать на бегу, но старался, несся длинными плавными прыжками, чтобы не сбивать дыхание, а я, помогая ему, сказал, чтобы он мог взять паузу: