Юрий Никитин - Трехручный меч

На тонкой цепочке блистает серебряный крестик. Простой серебряный, однако чувствуется рука мастера. Я напряг зрение, сумел разобрать множество мельчайших значков по всем четырем отросткам креста.

— Это твое, — тихо произнесла мать.

— Это было у меня на шее? — спросил я.

В горле першило, в глазах щипало. Я чувствовал странное желание заплакать, хотя такое было последний раз во младенчестве.

— Да, — ответил отец и нежно улыбнулся, — твоя шейка была слишком тонкая, но все же цепочка была на ней, а этот крестик — на груди. Это твое.

Мать привстала на цыпочки, я чувствовал ее теплые пальцы, крестик трепыхался, щекотал кожу. Легонько щелкнуло, мать отступила на шажок. Я скосил глаза, крестик смирно лег на груди. От него, казалось, пошло тепло, но я напомнил себе, что крестик попросту был в теплых ладонях этой чистой ласковой женщины, моей матери в этом мире.

— Ты вырос, — сказала мать печально. — У тебя отросли крылышки… Не сейчас, так позже, но ты бы улетел, я знаю. Дональд и Ринуальд, наши соседи, старше тебя, но ты вылетаешь из гнезда раньше всех.

Она всхлипнула, отец привлек ее к себе, обнял. Я сел к ним, обнялись все трое. Я чувствовал слезы на глазах.

— Иди с Богом в душе, — сказала мать, — и молитвой в сердце. Пусть светлые ангелы защитят тебя, сын мой!.. от всех бед и напастей.

— Да будет Господь с тобой, — произнес отец тихо, — а ты с ним.

Глава 16

Хески показался из конюшни с Рогачом в поводу, мы встретились посреди двора. За седлом мешок, а накормленный и напоенный Рогач весело помахивает гривой.

— Я положил еды на пару дней, — сообщил Хески. — Ну, на три от силы. Береги себя. Хоть и глупо такое говорить, но… в самом деле побереги! Нам уже не хватает тебя.

Мы обнялись, я вскочил в седло, взял повод, мои пятки привычно ткнули под конские бока. Загремела сухая земля, откуда ни возьмись ветер навстречу, но на этот раз я даже не обратил внимания, как красиво треплет мне волосы. Есть же люди и в этом мире, мелькнула мысль, от которых не хочется отлепляться, с которыми хочется делить последний кусок хлеба, с которыми хорошо, уютно, надежно, тепло…

Из кустов выметнулся волк, в глазах довольный блеск.

— Мы уж думали, лорд, изволите заночевать…

— Вы хоть костер бы развели, — буркнул я.

Над головой захлопали крылья, гнусавый голос произнес назидательно:

— У костра спят только неженки!.. Настоящие мужчины презирают грошевой уют. Мы пьем за яростных и непокорных…

— Непохожих, — поправил волк.

— Не спорь, серость! Даже если ошибаюсь, я все равно прав, потому что я мудер в целом. Впрочем, мой лорд, я заприметил местечко для ночлега. Хоть еще рано, но, пока доедем, как раз солнце опустится. Дуб такой, что прямо я не знаю, сухих веток целые завалы, вам обоим таскать — не перетаскать, а ручей из-под корней холоднее зимнего льда! Как бы не из подземного мира, так что ты, волк, пей первым, а мы посмотрим…

* * *

Рогач шел экономным галопом, не уставая, вот так может мчаться с утра до ночи, я щурился от встречного ветра, инстинктивно пощупал крестик на шее, скоро привыкну и перестану воспринимать, волк несется длинными стелющимися прыжками, морда довольная, все-таки волк зверь стайный, ему нужно общество… Да и ворон тоже из таких же существ, что и люди: предпочитает общение, а не одиночество

От Рогача внезапно пролегли три тени, причем только одна тень как день серая, две цветные: лиловая и зеленоватая. В страхе вскинул голову, в небе нещадным блеском сияют три огромных солнца! Самое крупное — зеленое, чуть ли не размером с Юпитер, видимый с Ганимеда, а самое мелкое, лиловое, мельче Луны, но видно, что это солнце, то есть звезда, а не планета. Ну, а третье, самое обычное солнце, оранжевое, разница с нашим лишь в том, что буквально выпрыгнуло из-за горизонта, стремительно бежит по небу и через две-три минуты нырнет, как лягушка в воду, за горизонт…

Волк посмотрел на меня внимательно, оскалил зубы:

— Что, пробирает?

— Еще как, — признался я. — Что за калифорнийский феномен?

— Мы проезжаем близ Грани, — сообщил он.

— Какой Грани?

— Или Завеси. Некоторые еще называют Занавесью или… тысячью других имен, каждый придумывает в меру своей… словом, в свою меру.

Я спросил настороженно:

— А что за той Гранью?

Ворон летал над нашими головами, выбирая место, где сесть, каркнул:

— Там миры, миры, миры… В одних власть захватили злые колдуны, теперь мечтают прорвать все истончающуюся ткань Стены и хлынуть на эти беззащитные земли, в других живут невообразимые чудища, что мечтают поработить наш мир, изнасиловать всех женщин, в третьих живут тролли, орки и всякие темные эльфы, что истребили тамошнее человечество и вот-вот пробьют Стену, чтобы истреблять и здесь…

Волк добавил ревниво:

— Этих миров, как известно даже пернатым, тысячи, миллионы!.. Бесчисленное множество. Потому вашему длинному мечу, мой лорд, всегда будет кровавая работа, а вам всегда ступать среди горящих домов по колено в крови, оскальзываясь на вывалившихся внутренностях стонущих трупов, отбиваясь от нежити, нечисти, живых мертвецов и неживых людей… вот счастье-то привалило!

Я огрызнулся:

— Кому? Мне или тому, кто наблюдает?

— Ну, — сказал волк с некоторым сомнением, — а вам самому что, не счастье?

— Когда одно и то же, — ответил я честно, — начинает поднадоедать. Если честно, уже надоело. Два-три одинаковых квеста — и уже тошнит. Не понимаю, как можно десятки, а то и сотни…

Он вздохнул, признался:

— Я тоже не понимаю.

Ворон каркнул с плеча:

— Закон рынка!

— А что это? — спросил я.

— Не знаю, — ответил он обиженно. — Да и никто не знает, хотя делают вид, что знают все.

— Нелепость, — прорычал волк.

— Вся жизнь — нелепость, — обронил я.

Хотел, чтобы получилось философски, но вышло обиженно, сам понял, какой из меня философ, зато расправил плечи и посмотрел по сторонам гордой птицей: у кого такие мускулы, на фиг тому философия?

Вскоре вместо трех теней осталась привычная серая, мы постепенно удаляемся от настолько истончившейся перемычки между мирами, что еще пару дней, и услышали бы грохот от отбойных молотков, или чем там еще прокладывают дорогу к нам тамошние маги-чудища.

Ворон почистил клюв о плечо и каркнул прямо в ухо, полагая меня глухим, как все человечество:

— Дык они ж не сговариваются!.. А думают все одинаково.

— Все от Адама и Евы, — подсказал волк. Подумал и добавил, очень довольный, что может вспомнить такое мудрое слово: — Клоны.

— Не клоны, — возразил ворон наставительно, — а дети!.. Серые дети, мой лорд, как вон то четвероногое, что бежит рядом с вашим благородным конем.