Юрий Никитин - Трехручный меч

— Говори, — велел отец.

— Я не могу сказать всего. Сейчас я уеду, так надо. Так уж получилось, я не смог отказаться, когда меня попросили об одной услуге. Мог бы, но меня поймали на «слабо», так что приходится спешить. К тому же слышал, обо мне уже расспрашивали какие-то люди. Неприятности могут задеть и вас…

Пока я рассказывал, перед глазами снова ожили и налились красками скачущие всадники, доспехи рыцарей, гневный крик орка, я услышал, как наяву, конский храп и топот, зловещий лязг покидающего ножны меча, злые голоса людей, привыкших повелевать, а также хруст меча, когда рассекал черепа и хребты морских чудовищ.

Мать охнула и стала белой, как полотно. Отец встал, хотел что-то сказать, но рухнул на лавку, будто его ударили под колени.

— Так что, — закончил я несчастным голосом, — мне придется… Если останусь, то и сам не сохраню голову, и на вас наведу беду. Меня будут ждать до утра.

Отец вскинул голову:

— Кто?

— Волк и ворон, — объяснил я с неловкостью. — Вечные спутники героев. Ну кто еще потащится со мной в такую даль? А все эти волшебники, гномы, эльфы и переодетые принцессы — брехня.

Мать всхлипнула:

— Сынок…

Отец сказал тяжело:

— Ладно, мать. Ты же знаешь, рано или поздно это произошло бы.

Я не понял, почему так, посмотрел на мать, а та вытерла платком слезы, покорно кивнула:

— Да, час пришел… Но так хотелось, чтобы это… отодвинуть как можно на дольше. А то и вовсе чтоб…

Отец перевел на меня печальный взгляд.

— Сын мой, — сказал он тепло, — наверное, пришло время сказать тебе правду.

У меня почему-то похолодели внутренности.

— Правду? Какую?

— Ты жил в любви, — ответил отец тепло. — Разве ты чувствовал, что тебя любят меньше, чем братьев? Или сестру? Разве был чем-то обделен?.. И все-таки знаешь, что от братьев отличаешься.

Я лихорадочно вспоминал рослых парней за обеденным столом. Все такие же, как и я: крепкие, рослые, светловолосые, белозубые. Такие умеют и любят работать, старшим оказывают уважение, слабых защищают, жрецам не прекословят… Правда, я не такой уж и светловолосый, скорее наоборот. Правда, если я правильно понимаю намек отца, то как-то получалось, что в драки встреваю чаще всего я. Но в любой большой семье кто-то спокойнее, кто-то злее, кто-то вообще на все машет рукой и ни во что не вмешивается.

Отец как будто прочел мои мысли. Покачал головой:

— Нет, Гакорд, ты всегда был больше воином, чем землепашцем. Мы всячески это скрывали, а в разных стычках, в которые ты ввязывался, братья старались брать вину на себя… Но сейчас… мне горько, сын мой, но время пришло…

Он умолк на полуслове. Я с неподдельной болью увидел, как дрогнуло и сморщилось лицо этого сильного человека. Глаза предательски заблестели. Но отец не опустил голову, смотрит прямо, только подбородок чуть вскинул. Выглядело это вызывающе и надменно, но я видел, что отец просто старается не выронить слезы.

Волна горячего сочувствия захлестнула с головой. Я оказался у ног отца, голову положил ему на колени. Широкая теплая ладонь опустилась на затылок, а пальцы перебирали волосы, почесывали, гладили, успокаивали.

— Ты наш сын, — прозвучал над головой надломленный голос, — хотя тебя принес в холодную зимнюю ночь неизвестный… Была снежная буря, мужчина весь обледенел, с волос и бороды свисали сосульки, а лицо было обморожено. Но он не стал задерживаться, только сунул нам в руки сверток, в котором был ты, взял с нас клятву, что позаботимся о тебе, а сам выбежал снова в ночь… Мы успели увидеть, как он вскочил на огромного черного коня, и тут же буря замела его следы.

Я слушал в странной полудреме. Это уже чересчур. Мало того, что я попал в этот мир, так еще и чей-то незаконнорожденный сын. Никак не получается остаться сыном простолюдина. Правда, в старину этих баронов было как собак нерезаных. Если есть деревня из трех хаток, то есть и барон. А то и король. Но если я оказался властелином Галактики в далеком будущем, то даже как-то обидно будет, если тут окажусь меньше чем императором. А то и того выше — странствующим варваром? Самое время добиваться престола в тех краях, которые сперва присмотрю.

Отец не видел моей горькой усмешки. Его пальцы гладили, успокаивали, молча говорили о надежности и незыблемости именно этого мира. А другого нет.

Сбоку донесся голос матери, я уловил отголоски старого страха:

— Буря длилась неделю. А потом еще три дня люди не могли выбраться из засыпанных до самых крыш домов. Зима была лютая, и только весной, когда сошел снег, на краю поля нашли много новых костей…

Ее голос прервался, я услышал над головой тихий голос отца:

— Да, неизвестный явно погиб, но он взял с собой и всю погоню. Или большую ее часть. Их трупы растерзала волчья стая. А мы воспитали тебя как своего сына.

Я спросил, уткнувшись лицом в отцовские колени:

— А как же… я? Никто не спросил, откуда я взялся?

— А как ты думаешь, — сказал отец, — откуда у тебя близнец?..

Я с трудом поднял голову, возвращаясь в реальный мир, встретил прямой взгляд отца.

— Значит, мама ждала ребенка?

— Да. Через два дня родила, кормила вас двоих. И когда буря утихла и соседи стали ходить друг к другу, твою мать поздравили с двойней!

Странно, хорошо понимаю, что это не мои родители, но признание отца наполнило странной горечью. Не хочется терять этих людей, не хочется, чтобы такое говорили.

Я сказал с надеждой:

— Отец… Я не знаю, зачем такое рассказываете. Чтоб не так горько уходить? Но даже если это правда, то все равно вы — мои родители!

Мать сказала жалобно:

— Гакорд, мы тоже… ты наш, ты сын! Все эти годы мы потихоньку пытались разузнать, не случилось ли где что-то у соседей, у знатных господ поблизости, во владениях соседних баронов, рыцарей… Но, похоже, тебя привезли из очень дальних земель! А здесь у нас тихо, мирно. У кого корова падет, так об этом говорят в десяти деревнях…

Отец сделал матери глазами знак, она кивнула и вышла, тихонько прикрыв дверь. Отец молчал, я сел рядом, прижался, обхватил его плечи обеими руками.

Мать вернулась не скоро, в руках чистая тряпица. Развернула, там узелок. Развязала, там еще один, зато какой! Я невольно задержал дыхание. Даже в Звездной Империи не видел такой дивной материи, хотя там помешаны на красивых тряпках, новых материалах, сверхновых красках и покрытиях. Эта ткань переливается всеми цветами радуги, искрится, просится в руки. Быстрые пальцы матери долго старались безуспешно развязать застывший, просто окаменевший за годы узел, наконец взялся отец, даже побагровел от натуги, и вот блистающий лоскут распустился, а посредине…