Во имя твое - Дмитрий Панасенко
— Не волнуйся, моя дорогая. — С грустной улыбкой покачав головой, Кирихе, утвердив на стол локти сложила пальцы домиком. — Я уже привыкла. Прошлый священник тоже меня постоянно обвинял… В разном. Сертификат показать? Голос красавицы буквально источал мед.
— Колдунья значит… — Сразу поскучнел, Ипполит. На лице священника появилось то гадливо-любопытное выражение, что появляется у людей заглядывающих в выгребную яму.
— Маг. — С достоинством отдернув накрахмаленный передник поправила плебана женщина. — Дипломированный специалист сил жизни и природы. Восьмого класса силы.
— А-а-а. А я думала это из-за амулетов что по дому развешаны у меня свербит… — Непонятно проворчала Сив и с новой силой вгрызлась в горбушку.
— Восьмого класса силы… — С явным разочарованием протянул Ипполит, и досадливо цокнув языком принялся выбивать по столу замысловатую дробь. — Теперь понятно. Ладно… госпожа Майя. Мне если честно без разницы, как и чем вы зарабатываете на жизнь. Да и не за этим мы сюда пришли. Но я напоминаю вам, что первое, э-м-м, происшествие случилось именно в этой части села. Более того, как я вижу большая часть пропавших семей жила по соседству от вас.
Вдова Кирихе снова вздохнула и принялась теребить заплетенную в неприлично длинную, почти девичью, спадающую на плечо косу, бархатную ленту.
— Понимаю, отче… Что же, хорошо. Будем считать, это залогом нашей будущей дружбы, так? Вы не мешаете мне врачевать мужские и женские немочи, предсказывать погоду, и заклинать урожай, а я вам помогаю. — Дождавшись еле заметного утвердительного кивка плебана, красавица вновь улыбнувшись с задумчивым видом покосилась на продолжающую уминать хлеб великаншу. — Ой, забыла совсем у меня ведь сыр есть. Сыра не хотите? — Неожиданно спросила она и не дожидаясь ответа встав, прошествовала к буфету и достав из него выложенный на деревянное, расписанное яркими узорами блюдо небольшой аккуратно нарезанный на ломти круг ярко желтого ноздреватого сыра водрузила его на стол.
— Козий? — Торопливо дожевав остатки хлеба, северянка цапнула стоящую от нее по правую руку кружку, и сделав несколько жадных глотков с жадным интересом принюхалась к угощению.
— Овечий… — Вдова Кирихе, чуть заметно пожала плечами. Мне его Грутте Ступка… подарил. А вот пиво я сама варю.
— Фху-фно… — Прокомментировала Сив и схватив с блюда сразу два куска принялась запихивать их за щеки словно гигантский хомяк. — Не пофню хохда свеш-хий хлеф уфе ела… И фыр тоф-фе фхухный. И пифо…
Хотела бы я вас, гости дорогие, получше накормить, да вот беда, пока дрова натаскала, пока полы вымыла… Похлебка только к полудню готова будет… Останетесь? Похлебка хорошая, луковая, с мукой ржаной да копченой грудинкой… — В глазах женщины заплясали лукавые искорки. — Вы отец Ипполит, свинину любите?
— Спасибо, но нет. — Предостерегающим жестом вскинув руку в сторону открывшей уже было рот чтобы что-то сказать великанше, священник твердо покачал головой. — К тому же сейчас летний пост. Хватит вилять Майя. Нам надо знать, что ты видела. И учитывая твои. — Сделав многозначительную паузу священник недовольно пожевал губами, — способности, нам интересно что ты думаешь по этому поводу. Это важно.
— Поверьте отче, ничего я от вас не скрываю. Я просто боюсь. Боюсь, что это… существо узнает, что я о нем говорю. Боюсь, что оно придет ко мне в дом. Боюсь, что вы меня сейчас сумасшедшей сочтете и на смех подымете. — Гостеприимная улыбка хозяйки дома несколько померкла. Вновь встав из-за стола Кирихе, плавно покачивая бедрами проплыла в дальний угол комнаты, открыла стоящий рядом с, заменяющим обычную для деревень лавку, широким, на ромейский манер, прикрытым неким подобием балдахина ложем, сундук и нагнувшись достала из него небольшой сверток. — Вот. С глухим стуком опустив свою ношу на стол, женщина осторожно развернула ткань. — От прабабки еще остался.
— Э-м-м… Неуверенно протянул ксендз и красноречив подняв бровь вопросительно взглянул на женщину. — Возможно, я не слишком хорошо понимаю …
На столе стоял старый, прикрытый плоской крышкой, железный сосуд. Квадратный металлический то ли ларец то ли сундучок, наследие времен раскола, из тех что до сих пор иногда можно встретить и на юге у сулжукских кочевников, и в далеком Иатае и в горах Подзимья. Наследие прошлых веков, слегка помятая, слегка поцарапанная, потемневшая от времени, украшенная наполовину истертыми рисунками тара из неподдающегося рже и времени металла, в которой так удобно хранить муку, монеты или разные мелочи.
— Приглядитесь повнимательней, отче. — Поправив перетягивающий тонкую талию плетеный бисерный пояс, красавица снова села за стол и положив изящную ладошку на стенку сосуда пододвинула его к пастору. — Вот тот… рогатый. Последнее слова слетело с губ вдовы с явным усилием.
— Знаете, госпожа Майя, меня уже начинает утомлять эта игра в загадки… — Осторожно взяв ларец в руки священник поднес его к лицу и подслеповато прищурился. Неожиданно плечи пастора напряглись, лицо побледнело, а руки затряслись как у последнего пропойцы. — Сив. Поставив сундучок на стол, ксендз резким движением толкнул его по направлению к северянке и принялся вытирать руки о рясу так будто изгваздал их в чем-то гадком. — Посмотри.
— А? — Вскинула голову уже успевшая расправится с доброй половиной головы сыра великанша. — Чего?
— Посмотри сюда. — Севшим голосом прохрипел священник и ткнул дрожащим пальцем в зацарапанный бок металлической емкости.
Некоторое время северянка молча глядела на проступающий среди царапин рисунок. Постепенно благостное, совершенно довольное жизнью выражение на лице варварки сменилось сначала угрюмой гримасой узнавания, а потом мрачного недоверия.
— Дерьмо. — Выдохнул она наконец и скрестив руки на груди покачала головой. — Слушай, Майя… А ты уверена?
— Почти… — Немного подумав ответила Кирихе и прикусив пухлую губу прижала руки к груди. — Я его видела. Третьей седмицы. Гроза тогда была, уснуть не получалось и решила я… — На мгновение осекшись женщина повернулась к стоящей у окне прялке. Решила я руки занять. А тут слышу. Тук-тук. Цок-цок. Тихо так. Но даже через грозу слышно. А я возьми и в щелочку в ставне выгляни… — Голос женщины неожиданно изменился, выцвел, став неприятным, сухим скрежещущим. — Смерть моя черными копытами вокруг топочет. Цок-цок. Цок-цок. Острыми рогами мир режет. Цок-цок. Когтями стальными рвать меня будет. — Расширенные ничего не видящие глаза красавицы уставились куда-то в пространство. — Он меня съест. Рогами распорет, когтями разорвет, копытами растопчет. Каждую косточку каждую жилочку, каждую мысль. Нутро вырвет и душу вытянет. Будет меня рогатый мучить да истязать, душу на куски рвать да в черную яму скидывать. Стану я ему и рабой и пищей… Буду я без нутра без души в пустоте да темноте ходить да не выйду никогда…
— Шлеп! — От звука пощечины дом казалось заходил
