Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин
— Лихо! — хихикнула я.
— А что ж делать? — вздохнул Ричард. — Многим было неловко: мол, вот склеп, где похоронена девица какая-нибудь Элиса из дома Томной Сирени, что преставилась восьмидесяти лет от роду, жеманный такой весь, решёточки там, чугунные цветочки… а туда впёрлись четыре оглоеда перелесских, притащили ещё солдатские гробы… всю святость, какая была, поломали — всё равно что казарма. Прямо оккупантами какими-то чувствуем себя. Дед местный, из недавно умерших, знаешь, как орал? «На голову, — говорит, — мне свой гроб поставь! На голову!» — и кулаком себя по лысине…
Я не знаю, как Ричард ухитряется. Вроде рассказывает о серьёзных вещах, даже печальных, — а мы ржём, как полковые кони, даже наставник Авис, святой человек. Ржал басом и приговаривал: «Ничего, Господь простит!» — аж слёзы вытирал.
— Мы, конечно, уйдём, когда фронт передвинется, — сказал Ричард. — Но пока вот так, другой выход никак не придумать.
— В общем, у тебя всё не так уж плохо, — сказала я. — Опасно, да. Эрнст, конечно, нам всем ещё крови попортит. Но…
Ричард довольно легкомысленно махнул рукой:
— Да что этот Эрнст! Обычная адская тварь, только в Сумерках. Вот, значит, что бывает, если вампир душу аду заложит… Страшненькое, конечно… но не страшнее же жрунов, леди Карла. И обращённые его — ну где им против нас, в самом деле! Вампира-то упокоить страшно, всё равно что человека убить… а тварь — со всем нашим удовольствием. Раз он готов адским тварям молиться — вот пусть и отправляется к ним поближе.
— А что у тебя с зовом, Ричард? — спросил Клай.
— А что с зовом… — и лицо Ричарда погасло, оживление слетело. Осталась бесстрастная лунная маска. — Известно… война. Когда бой идёт — проводникам душ разве успеть? После боя подбираем несчастных, всё равно что санитары… рваных, обожжённых… Те, что постарше — в тылу, я на передовую не особо пускаю пока. В тылу-то, ты знаешь, тоже хватает… Но…
— Что? — спросила я.
У меня появилось странное чувство, — Даром, а не разумом — что Ричард сам подводит к тому, о чём мы хотели с ним говорить.
А Ричард замолчал и задумался.
— Что ты, сумеречный воин? — спросил Авис.
— А вот… — и Ричард снова замолчал, будто пытался подобрать слова. — Зов — он мне… он нам… не перепутаешь. Как только очнулся, значит, от смерти, стал проводником — так сразу и чувствуешь. И обычно понимаешь точно, верно… почти что видишь всю картину: вот, мол, солдатик раненый умирает, вот гражданские под завалами кончаются, вот бабка несчастная время помирать нашла от сердца. Видишь как. Видишь где. Те наши, что постарше, так и говорят: Линия Крови, от тебя, от твоей души, значит, прямо к бедному смертному, которому требуется помощь… Но…
— Да что ты тянешь?! — закричала я. — Тянет и тянет!
Ричард поднял глаза:
— Видите, какое дело, леди Карла: мы сейчас то и дело слышим зов, а Линия как будто стенкой перегорожена. Я даже ходил, кое-кто из моих тоже ходил. Эглин прямо мучается: выйдет из блиндажа — и слушает, и слушает, а сам пуговицу на кителе крутит. Будь настоящий китель — давно уже оторвал бы. Нервы у него. Он же у нас медик, ему теперь умирающие — как раньше раненые. Я, говорит, не могу им помочь — я и милосердия Божия не стою…
— И что? — спросил Клай.
— Он ходил. А потом я ходил. Упираешься в туман, как в кирпичи. Даже и объяснить понятно нельзя… Не просто туман, а будто тут весь мир кончается — и дальше уже незнамо что, пустая пустота. А из пустоты люди кричат.
— А старших вы не спрашивали? — спросила я. — Может, там просто знаки от Приходящих в Ночи стоят?
Ричард замотал головой:
— Да нет! Знаки — это понятно. Это ты видишь, слышишь… Ну вот подходишь к дому, например, а там эта роза — ну и понимаешь: всё равно как дверь заперта. Или же Теритта к раненому пришла, а у него эта роза на шее висит, на той же цепочке, что и Око. Она и говорит: сними, братишка, я тебя отпущу на лоно Господне, а он ей — нет, я ещё на свете жить хочу… Да куда! И хребет у него в двух местах осколками перебит, и живот сбоку распорот… Мы ж чувствуем, что это тело уже жить не годится… Да что живому скажешь! Вот так-то она рядом с ним, с бедолагой, и сидела, песенки ему пела колыбельные да уговаривала, как женщины умеют… пока не ушёл он в смерть, как в сон…
— Ну вот, — сказал Авис.
— Да нет! — опять сказал Ричард слегка даже раздражённо. — Я Мэльхара взял, ему показал! Он старый уже, должен знать! А вот нет, не знает. Только и сказал, что, видимо, адская тут ограда. Чернокнижные знаки. Не обычные розочки, а какие-то уж совсем… мол, вампирам туда нипочём нельзя. Там — не от нашего мира дела.
— Даже так? — неожиданно удовлетворённо сказал Клай. — Отлично! Значит, именно там и надо искать и военнопленных, и всю эту их грязную кухню. Ни секунды не сомневаюсь.
— Поясни? — спросила я.
— Олгрен сказал мне: «Это зеркало ведёт в туман и пустоту», — сказал Клай почти весело. — Так он вычислил, где именно в Зелёных Холмах та лаборатория, которую мы разнесли к демонам свинячьим — и где раньше работал Ольгер. Это та самая защита, милая леди. Вампиры не могут её сломать, но мы с Доликой уже ломали точно такую же.
15
Это была бесконечно длинная ночь.
Они позвали адмирала — и устроили то, что называется, кажется, штабным совещанием или как-то в этом роде. Отправили кого-то из обращённых Олгрена позвать других участников будущей операции — и в часовню радостно прибежала Долика, а потом пришли фарфоровые воины. Ротмистр Майр, приятель Клая, носил такую франтовскую чёлку, что и столичные гвардейцы бы позавидовали, — и я никак не могла определить, кто лепил его лицо,
