Елена Прудникова - Мост через огненную реку

Энтони ничего не имел против Генриха Августа. Вот уж кто знал толк в военном деле! Генрих Август ввел в армии единую форму, заменил аркебузы только что изобретенными мушкетами, сразу оценив новое оружие, узаконил рекрутский набор… Наконец, он и сам был лихим рубакой, пока не стал королем и не потерял право подвергать себя опасностям боя.

Однако дамский вариант короля-воина был, по общему признанию, куда менее удачен. Впрочем, принцессе Эстер было на это глубочайшим образом наплевать, как и на многое другое.

Никто даже представить себе не мог, что она когда-нибудь успешно выйдет замуж, тем более что ее отец, беспутный принц Марсель, промотал почти все личное состояние. Тем не менее принцесса побывала замужем целых два раза и теперь, в свои пятьдесят, оказалась дважды вдовой. Первым ее мужем был генерал Гальдорф, могучий и недалекий солдафон. Эстер прожила с ним десять лет и родила ему двоих детей – по счастью, мальчиков, таких же громогласных и здоровых, как их отец. Ей было чуть за тридцать, когда генерал погиб, и она осталась вдовой, без всякой, казалось бы, надежды на новое замужество.

И вдруг Эстер отхватила супруга, о котором мечтали многие. Не то чтобы красавца, совсем нет – Рэнгхольм Нор-ридж, герцог Баррио, был карликом. Не родись он герцогом, мог бы стать шутом. Этот кавалер не доставал до плеча среднего роста даме, зато был умен, обаятелен и невероятно богат, и многие красавицы не отказались бы заполучить такого мужа. Однако крошка герцог, как уже говорилось, был умен и не спешил. Ему перевалило за сорок, когда он, неожиданно для всех, женился на принцессе Эстер. Почему он совершил такой экзотический выбор и как они жили, никто не знал: появляясь вместе на людях, супруги Баррио по отношению друг к другу вели себя неизменно учтиво и предупредительно, а о том, что происходило у них дома, ходили самые разнообразные сплетни – большинство, естественно, гадкие. Впрочем, герцог недолго наслаждался семейной жизнью – он умер, едва достигнув пятидесятилетия. Двое старших сыновей принцессы Эстер давно были офицерами и, будучи детьми своего отца во всех отношениях, предпочитали казармы, и она жила в огромном особняке с младшим сыном, юным герцогом Баррио. Во дворце герцогиня находилась вне этикета, то есть не считала нужным соблюдать правила поведения даже по видимости.

И вот теперь эта замечательная дама, стоя у окна, с редкой бесцеремонностью разглядывала Энтони.

«Ну погодите, сударыня…» – злорадно подумал он.

– У меня пятно на носу? – повернувшись к Эстер, озабоченно спросил Бейсингем.

Сейчас она спросит: «Почему?», а он ответит: «По тому вниманию, с которым вы меня разглядываете, я принял вас за своего цирюльника». Она или возмутится, или остолбенеет, а он добьет: «Ах, простите, сегодня что-то с глазами. Взгляд разглядел, а персону – нет».

– Не на носу, – сказала герцогиня. – Еще чуть-чуть, и вы посадите себе пятно на репутацию.

Энтони сам онемел от такой наглости, а герцогиня, не давая ему прийти в себя, продолжила:

– Бирюзу этим летом носят только женщины, а серьги равной длины – сами знаете кто… Кстати, уединяться с дамами начинают после первого фарад о или фуэго, а сразу после ужина это крайне неприлично, и ни одна уважающая себя дама, тем более… В общем, ни одна уважающая себя дама подобного не позволит, это все знают…

– Какое кому дело? – пришел, наконец, в себя Бейсингем.

– Никому и никакого, – кивнув, согласилась Эстер. – Вот только во время вашего отсутствия в зале не было короля и графа Альтьери. Что о вас подумают дамы, а пуще того, кавалеры?

– Что я соответствую своему родовому гербу, – опомнившись окончательно, грубо бросил Энтони. – Я ношу то, что мне нравится, и не разбираю времени, если речь идет о желаниях.

– Это-то и плохо, – сказала герцогиня. – Гордость – западня для мужчины, а желание – кольцо в носу, за которое водят даже самых свирепых быков. Я не удивляюсь тому, что вас потянули за кольцо, и вы пошли. Удивляюсь другому: почему то, что я сейчас сказала, говорю вам я, а не Элизабет?

– Зачем вы вообще мне все это говорите? – вскипел Бейсингем. Ясно, Полковая Лошадь завидует королеве, но ведь не рассчитывает же она…

– Да уж не затем, чтобы попасть к вам под одеяло. – Нет, эта женщина видит его насквозь! – Я вас терпеть не могу, Бейсингем, но мне вас жаль, хоть вы и прозвали меня Полковой Лошадью. Да вы, никак, покраснели? Полагали, я не узнаю особенный юмор лорда Бейсингема? Мне вас жаль. Неприятно смотреть, как кавалер в столь ослепительном камзоле лезет прямо в грязь, тем более что и смысла-то особого в этом нет. О, вот и мой сын, мне надо идти… Снимите серьги, Бейсингем, сегодня ваш эпатаж дурно пахнет…

Герцогиня, не дожидаясь ответа, повернулась и, опираясь на руку Конрада Гальдорфа, огромного, как его пушки, направилась в дальний конец зала, где строились пары для торжественного выхода. Эстер Норридж всегда танцевала первый танец с одним из своих сыновей. А вот Энтони, кажется, остался без пары – все дамы, с которыми ему прилично было бы выступить, уже становились с кавалерами в процессию. Нет уж, лучше вообще не танцевать, чем танцевать с кем попало. Бейсингем окончательно обозлился, налил себе теперь уже не вина, а водки, и тут его взгляд упал на стол с письменными принадлежностями. Он решил, что герцогиня Баррио достойна одновременно эпиграммы и карикатуры, и принялся за дело.

Злость – плохой советчик. Остроумие изменило Энтони, и картинка оказалась грубой: посреди бального зала кляча под кавалерийской попоной танцует с огромной пушкой. Эпиграмма вышла еще хуже. Все вместе получилось прямолинейно, оскорбительно и совсем не смешно, и раздосадованный Энтони собрался было разорвать листок – но в последний момент передумал.

Эстер, само собой, догадается, кто ее так припечатал: как по стилю картинки, так и по количеству клякс на листе – чистописание не давалось Бейсингему с детства. Ничего, в следующий раз подумает, прежде чем его задевать. Конрад Гальдорф может взъяриться – будет забавно, на шпагах он, как медведь на сельских танцах… Впрочем, нет, Эстер ему не позволит, а громила – почтительный сын. Жаль… Невозмутимость герцогини Баррио вошла в поговорку: она словно наслаждалась насмешками над своей персоной, разозлить ее было положительно невозможно.

Покончив с творчеством, Энтони выпил еще и задумался – сложное сочетание белого и красного вина и можжевеловой водки уже начало оказывать свое действие, и мысли приобретали причудливый вид. Что она там говорила? После ужина в зале не было короля и графа Альтьери? Забавно. Граф – широко известный поклонник мужской любви, но короля в числе его симпатий не называют. А кто, кстати, пользуется симпатией короля? Элизабет должна знать, но не станешь же ее спрашивать об этом… Красное вино в бутылке кончилось, и он налил белого, продолжая размышлять над привязанностями монарха.