Елена Прудникова - Мост через огненную реку

Елена Прудникова

Мост через огненную реку

Автор выражает глубокую благодарность писателю Ирине Измайловой, начальнику смены службы пожаротушения СПБ Владимиру Казанскому, историкам Александру Калязину и Сергею Кормилицыну за помощь в работе над этой книгой.

ПРОЛОГ

Черных балахонов не было. Не было уходящих во тьму сводов, лохматого пламени факелов и мечущихся по стенам причудливых теней, пятиконечных звезд-пентаклей, жертвенного стола с растянутой для пытки девушкой… Того, что многие века сопутствовало жизни поклонников Князя, чем бредили его адепты, о чем с суеверным ужасом перешептывалось простонародье. Да, если бы все эти непосвященные или малопосвященные увидели их сейчас, разочарование было бы жестоким. Но не было черных балахонов – здесь над всем этим смеялись.

Была уютная гостиная, зимняя ночь за отмытыми до зеркального блеска стеклами окон, высокие кресла и низкие диваны, свечи, камин, красное вино в узорных стеклянных стаканах… Словно бы компания друзей собралась мирно скоротать вечерок. Разве что одежда у всех пятерых была разной, но и собравшиеся в этой комнате приехали с разных концов континента, от мойзельских предгорий до эзрийского побережья. Сторонний наблюдатель удивился бы, зачем столь непохожие люди собрались вместе, – но главного не заподозрил. Того, что эти пятеро – магистры высшего круга церкви, слухи о которой передаются шепотом после третьей кружки крепкого вина, когда с неодолимой силой тянет на страшное и запретное. Оттого-то их круг и назывался высшим, что в нем обряды были не нужны, а символы не имели значения. Соблюдалось разве что число пять, но и то скорее, как дань традиции.

– Кстати, о происках врага… – Высокий смуглый человек в золотисто-коричневом, по последней моде, эзрийском халате, перехваченном расшитым жемчугом поясом, отставил стакан и засмеялся. – Вы видели последнее руководство ольвийского Священного Трибунала? Монахи превзошли самих себя! Тайное священнодействие магистров просто великолепно! Наше единственное одеяние, представьте себе, составляли черные мантии с алыми пентаграммами – у вас есть такие мантии, друзья мои? Я, пожалуй, заведу – эта идея достойна воплощения! На переднем плане – жертвенный стол с обнаженной девственницей, к которой мы во всеоружии устремились. А уж размеры нашего всеоружия… Монахи мне польстили: не скажу, что я плох, но все же я мужчина, а не жеребец. На заднем плане некто совокупляется не пойми с чем: если судить по рогам, то с козой, если по хвосту – с крокодилом. Только монахи могут с таким удовольствием живописать подобную похабщину…

– Сказки для быдла! – промолвил другой, в сером, вышитом золотом камзоле. Длинное равнодушное лицо брезгливо поморщилось. – Девственница!! – он поморщился сильнее, красиво вырезанные ноздри вздернулись над крохотной бородкой-«капелъкой». – Да еще на жертвенном столе!!! Зачем вы читаете эту пошлятину?

– Герцог, ну что ж вы шуток-то не понимаете! – продолжал скалить белоснежные зубы эзриец. – А чтение сие не только забавно, но и весьма полезно. Я могу с ходу назвать вам три причины. Во-первых, следует знать оружие врага. Во-вторых, эти книги содержат немало страшных описаний пыток и казней, которыми хорошо пугать наших козликов. В-третьих, надо иметь представление: на что вскидываются монахи. На пентакли? Отлично, завтра главный наш символ – пентакль, пусть монахи ищут их и жгут их владельцев. И долгополым занятие, и нашим полезно – риск придает жизни пряность и аромат.

– Ладно, друг, хватит о монахах, – заговорил молчавший до сих пор пожилой чернобородый человек в темной одежде горца, единственным ярким пятном в которой был драгоценный кинжал на поясе, знак власти биро, старейшины мойзельского клана. – Поговорим лучше о девственницах, даже если вы их и не любите.

– Яне люблю? – вскинул голову эзриец. – Только не скажите такого при моих беках, вы меня опозорите…

Биро, не принимая шутки, молчал, дожидаясь, когда собеседник настроится на серьезный лад. Дождавшись, продолжал, как ни в чем не бывало:

– Вы нашли ее?

– Разумеется! – человек в халате легко поднялся и взял со стола лист бумаги. – Не зря же я кормлю наших астрологов. Она живет на севере Ольвии. Ей пять лет, мать – вдова дровосека, в семье еще четверо детей. Это ваш удел, герцог, возьмите…

– Превосходно, – пробежав глазами бумагу, промолвил человек в камзоле. – Такого ребенка получить легче легкого: если мать продаст – купим, если откажется – украдем.

– И что потом? – поинтересовался горец.

– Не беспокойтесь, биро! Мы тоже не зря свечи жжем. Место для крошки готово. Знатная семья, в ней тяжело больна шестилетняя девочка. Ее смерть можно ускорить, а малышку взять на ее место. Года разницы никто не заметит. Дальше – все просто.

– Уж не ваш ли это дом? – поднял бровь эзриец.

– Это слишком важное дело, чтобы доверять его кому-то еще, – все так же спокойно, без тени волнения ответил герцог.

– А мужчина? – продолжал чернобородый. – Вы нашли рыцаря?

– Рыцари – это вотчина князя. Наши предсказатели не сильны в воинской магии…

Слово «князь» эзриец промолвил нарочито буднично, самим тоном подчеркивая, что произносится оно с маленькой буквы и обозначает всего лишь титул, не более того. Смуглый худощавый человек в темно-красной куртке и черных широких штанах тронул длинные висячие усы, тонко улыбнулся:

– Полагаю, он еще не мужчина. Хотя поручиться не берусь. Тринадцать лет, знаете ли, интересный возраст…

Герцог взглянул на лист гороскопа и нахмурился.

– Что-нибудь не так? – поинтересовался мойзелец.

– И да, и нет. Хорошо, что мальчика не надо вводить в круг знати. Он родовит так, что до него далеко даже королю. Что же касается остального – тут, увы, все не так просто, как мне бы хотелось. Трудная семья и трудные люди. Они ограниченны, упрямы, довольствуются тем, что лежит в корыте, и мало ценят свободу…

– Не так просто, но и не так сложно, я полагаю…

Все головы обернулись к говорившему, как подсолнухи к солнцу, так что сразу стало ясно, кто здесь главный. Синий халат первого из магистров ничем не отличался от таких же халатов тайских монахов, длинная седая борода была так же подвязана синей лентой. Лишь в карих пронзительных глазах не было смирения и спокойствия, свойственных адептам царевича-созерцателя Айрумини.