Измена. Тайный наследник. Том 2 (СИ) - Алиса Лаврова

Площадь, огромная толпа народа, голос Салемса, ревущий над толпой, яркое палящее солнце и руки Виктора. держащие меня, все это исчезает, и остается только голос Каэна.

«Моя любовь к тебе ярче, чем свет этого солнца»

— Лучше бы я умерла, лучше бы я никогда не вспоминала… — шепчу я, чувствуя, как все внутри меня содрогается.

— Послушайте, все это в прошлом, все это было в другой вашей жизни. Вы не обязаны прощать Каэна, вы не обязаны быть рядом с ним, вы ничем ему не обязаны после того, что он сделал. Вы мать истинного дракона и все, что сейчас важно, сохранить его жизнь. Если для этого нужно сохранить жизнь Каэну, разве вы не сделаете этого, что бы он ни натворил? Посмотрите мне в глаза.

Тон Виктора настолько требователен и суров, что я невольно подчиняюсь.

— Вы носите под сердцем настоящее чудо, и эта сила дается вам не просто так. В ваших руках будущее всей империи. Господь подарил вам силу, чтобы вы употребили ее во благо.

Я смотрю в его обожженное лицо и понимаю, что он прав.

— Я никогда не буду с ним больше, — говорю я твердо.

— Главное — спасите его жизнь, после этого, любое ваше решение будет верным.

— Но я не могу, я не чувствую в нем даже намека на нити. Они выжгли его силу без остатка, — говорю я, пытаясь перекричать гремящий голос Салемса.

— Вы можете все, что угодно, — говорит Виктор. В его глазах я вижу такую яростную веру в меня и в мою силу, что боль, которую обрушивают на меня непрошенные воспоминания, отходит назад. Его взгляд отрезвляет меня, возвращает в реальность. Заставляет увидеть все его глазами. И я понимаю, что он прав. — Князь предал вас, унизил и заставил страдать. Уже ничто не изменит этого. Но посмотрите на него теперь.

Я поворачиваюсь к площади и вглядываюсь в его лицо. Виктор прав, теперь он совсем другой. В нем нет той наглой уверенности, той гордой влюбленности в себя, той безрассудной веры, что любое действие, которое он совершает — это хорошо, даже если это причиняет кому-то боль. Сохранился только взгляд, твердый и непоколибимый взгляд. Он равнодушно слушает, обвинительную речь Салемса и с улыбкой смотрит на солнце, словно приветствуя бога. Такого Каэна нет в моих воспоминаниях.

Салемс, наконец, замолкает и дает слово Каэну.

— Я бы отдал все, чтобы увидеть тебя снова, но мне больше нечего отдать, кроме моей жизни. Я предал тебя. и погубил тебя, я виновен. Прощения не будет! Ее рука не коснется моего лица, ее сердце не почувствует моих слез. Я все сделал сам, погубил ту, что любил, погубил ту, что любила меня. Погубил свою истинную этими руками.

Когда он, умолкает, обхватывая лицо ладонями, я вдруг осознаю, что слезы на моих щеках высохли.

Я вдруг осознаю, что того Каэна, что причинил мне боль, больше нет. Как и нет той Анны.

Прежняя Анна умерла тогда, в пустыне, вся ее кровь вытекла и впиталась в песок, а Каэн умер в темнице. Если бы сейчас наши глаза встретились, то мы не узнали бы друг друга. Я ношу его имя и его ребенка, но не обязана носить в душе все остальное. Осознание этого внезапно отрезвляет меня, словно поток ледяной воды и я понимаю, что я имею право быть совершенно свободной от этой боли, от своего прошлого.

— Салемс безумец, он решил использовать корону для казни, — с ужасом говорит Виктор.

— Что с ним будет?

— Она сожжет его заживо, как любого смертного, осмелившегося посягнуть на имперскую власть. Чтобы выдержать ее жар, нужно обладать огромной силой…. Это конец. Даже если вы сможете разжечь его силу, он слишком слаб.

Впервые я слышу, что голос Виктора дрожит. Впервые я слышу в его голосе неподдельный страх.

— Что мне делать?

— Молиться, и просить милости у господа, — шепчет Виктор.

52

Не вполне осознавая, что я делаю, я спрыгиваю вниз, где меня подхватывает Иос, который словно бы только этого и ждал.

— Я должна быть там, — говорю я и смотрю в его глаза. — Ты поможешь мне?

В любой другой момент он начал бы отговаривать меня, спорить со мной и стараться переубедить, но сейчас я вижу в его глазах только готовность сделать всё, что нужно, даже погибнуть, если потребуется.

Трибуны погружены в ужасную тишину, которая становится всё более и более пугающей с каждым шагом. И в основном из-за того, что эту тишину раздирает один единственный звук, оглушительно обрушивающийся на головы всех, кто его слышит.

Крик Каэна, горящего заживо. Я иду вперёд, видя перед собой только сердце Каэна, трепещущее от ужасного осознания скорой смерти, от боли и от страха. Да, он боится, но ещё больше боюсь я, и этот страх передаётся ребёнку, живущему во мне. Нити, которые я испускаю, множатся с каждым моим шагом, они усиливаются и разветвляются, словно древесные корни, опутывая всю площадь, смешиваясь с бесчисленными нитями драконов, стоящих вокруг Каэна. Теперь я уже не таюсь, теперь в этом уже нет смысла. Теперь уже всё не имеет смысла. Если он умрёт, то умру и я, умрёт и мой ребёнок.

Когда я спрыгиваю на песок площади, ко мне тут же бегут солдаты, которые выставлены по периметру специально для того, чтобы останавливать тех, кто вдруг захочет с трибун попасть туда, где проходит сама церемония. Они заносят мечи, и я знаю, что им нужно всего раз нанести удар, чтобы убить человека… Но я, кажется, уже не вполне человек.

Я впиваюсь нитями в полдюжины сердец и останавливаю их, с сожалением отмечая, что после такого они вряд ли выживут. Солдаты падают в песок, словно подкошенные. Иос подбирает меч одного из них и идёт за мной следом, глядя на то, как к нам стекаются десятки разъярённых солдат в сверкающих доспехах. Солнце так ярко отсвечивает от их начищенной золотой брони, что едва не слепит.

Им всем придётся умереть сегодня, и они ещё даже не знают об этом. Десятки солдат падают замертво, я прохожу сквозь них, как серп, сквозь траву, а те, кому удаётся приблизиться на расстояние удара меча, падают, сражённые мечом Иоса.

Сейчас весь мир для меня сосредоточен в одной точке, весь мир сосредоточен на сердце Каэна, недостойного жить, но обязанного выжить.

Я иду с закрытыми глазами, чувствуя, как вокруг меня один за другим