Франческа Хейг - Огненная проповедь

Два подрагивающих факела двигались дальше, за пределы вырубки, где низкий подлесок даже не пришлось поджигать — он радостно и жадно подхватил пламя сам.

И тогда я поняла, что дело сделано: мы уже заложили устойчивую и длинную, возможно, метров в пятьсот, огненную дорожку — все костерки, разгоревшись, слились в сплошную линию. Огонь поднимался выше — от низинного кустарника до крон деревьев. Само по себе пламя распространялось быстрее, чем если бы мы поджигали лес факелами. Шепот пламени обернулся слухом, который бойко распространялся. Подгоняемый северным ветром, огонь подобрался вплотную к кольцу факелов и поглотил их.

Мне казалось, грохот на поляне ничем не перебьешь, но как только огонь запел свою хриплую басовитую песню, стук топоров стих. Еще раздавались отдельные крики, но теперь их тон сменился, став настойчивым и цепким, как огонь.

Не смея больше ждать, мы побежали совсем как парой часов раньше, когда в панике продирались через лес, но на этот раз воображаемая погоня стала реальной: обжигающий ветер из-за спины постоянно напоминал о пожаре, который он гнал вперед. Лес одновременно был и темным, и светлым: ночь, наполненная дымом, освещалась алым заревом.

Кип несколько раз отставал, и я поворачивалась, чтобы глянуть на него, с ужасом вспоминая, как уговорила его на эту авантюру. Но каждый раз, когда он меня догонял, его лицо светилось ликованием.

Я думала, что мы бежим на юг, но как только чаща поредела, стало понятно, что мы сбились на юго-запад и добрались до западной кромки леса.

Позади нас на востоке высилась стена огня, и из-за дыма и расстояния Нью-Хобарт было не разглядеть. Я не знала, что вывело нас на простор — то ли мой дар провидицы, то ли слепая случайность. Судя по пожирающему горизонт пламени, останься мы в лесу, огонь скоро бы нас настиг.

С востока наступление огня на город сдерживали заболоченные равнины. Там и сям в густой траве неподалеку от леса вспыхивали небольшие островки пламени, но быстро затухали.

Где-то в полутора километрах от опушки мы остановились. Забравшись по колено в один из топких разливов, напились и умылись. Лицо Кипа закоптилось и покрылось пятнами от пепла и сажи. Я опустила взор и увидела, как вода смывает гарь с моих ладоней.

Когда я выбралась на поросшую густой осокой болотную кочку, икры выше уровня, по который я заходила, остались черно-серыми. Даже здесь, вдалеке от пожара, с каждым вдохом в легких чувствовался дым.

Я ополоснула руки и колени, саднящие после падения с подводы, вымыла из порезов песок. Достав нож, отрезала две полоски ткани от мешка, намочила, одной закрыла себе рот и нос, затем повернулась и завязала вторую на голове Кипа. Даже когда повязка скрыла его губы, было ясно, что он все еще улыбался.

— Чего это ты так оживился? Кажется, поначалу идея с пожаром не сильно пришлась тебе по вкусу. — Речь звучала нечетко, но через тряпку дышать стало намного легче.

— Знаю. — Он закинул мешок за плечо, и мы зашагали вдоль дымящейся кромки леса. — Но так здорово сделать хоть что-то.

— Да мы и так последние месяцы не расслаблялись.

— Ага, но раньше было по-другому. Мы бежали и бежали, стараясь скрыться. Но сейчас все изменилось. Мы им отплатили. Намеренно.

— Буквально час назад, когда я тебя уговаривала, ты таким решительным не был, — рассмеялась я.

— Теперь-то я стал прожженным диверсантом, — хмыкнул Кип в ответ.

Я столкнула его с кочки на мелководье, а он шлепнул ногой по воде, окатив меня брызгами. Наши маленькие фигурки продвигались вперёд на фоне стены дыма и огня, тщательно выбирая путь среди топких разливов.

               * * * * *

Пожар продолжался еще трое суток — сначала удушливый дым и раскаленное свечение, а затем над горизонтом повис черный полог, будто внезапно сгустилась ночь. Но на третью ночь с запада пришел дождь, который к утру очистил небо и потушил пожар.

После пожара я стала еще острее чувствовать Остров — меня тянуло к нему, как прилив к Луне. И по-прежнему ощущала пытливый ищущий разум Исповедницы, из-за которого не доверяла даже небесам и вздрагивала от каждого насекомого, забиравшегося на меня на привале.

Когда я с криком проснулась на рассвете, Кип сонно поинтересовался:

— Ну что на этот раз?

— Ты о чем? — спросила я, усаживаясь.

— Обычно тебе видится Остров, Исповедница или взрыв. Судя по твоим воплям, это либо Исповедница, либо взрыв.

— Снова она, — ответила я.

Всякий раз в моих снах ее цепкую ментальность переполняла ярость, которая рассекала ночное небо, словно кнут, терзавший беднягу в Нью-Хобарте. Я устроилась поближе к Кипу, радуясь, что болотная осока под спиной колет и раздражает кожу, отвлекая мой разум от фантазий и возвращая в бренное тело.

— Мне следовало догадаться. — Кип укрыл меня одеялом, которое я сбросила во сне, отбиваясь от кошмара. — Ты обычно кричишь громче всего, когда видишь ее.

— Извини. Знаю, не очень-то скрытно. — Я почувствовала, как Кип пожал плечами.

— Благодаря твоим видениям нам удалось сбежать достаточно далеко. Крики в ночи — это побочный эффект твоего дара, с которым я согласен мириться. — В тишине слышался комариный писк. — Знаю, Исповедница отнюдь не подарок, но почему она пугает тебя больше, чем взрыв? По-моему, конец света гораздо ужаснее.

Такое трудно объяснить даже Кипу.

Взрыв был своего рода отдельным кошмаром: его разрушения оказались абсолютными, неопровержимыми. Он превратил мир в огонь. Исповедница, естественно, не могла быть хуже взрыва, да и никто и ничто не могло. Но ярость взрыва не знала различий, а у Исповедницы же была четкая личная цель. Они искала меня, просеивая пространство сквозь собственный разум. Взрыв воплощал чистое разрушение. Он превращал в огонь и ненависть, и все остальное вокруг. Но злость Исповедницы ощущалась с каждым разом все сильнее. Я чувствовала ее постоянно, даже сильнее, чем когда сидела в камере. Тогда она испытывала ко мне скорее пренебрежение, реже — разочарование.

Когда я попыталась вернуть ей ее же эмоции и умудрилась увидеть Исповедницу в какой-то комнате, опутанной проводами, то разбудила в ней какую-то звериную ярость, но даже она не шла в сравнение с той, что окутывала меня сейчас. С тех пор как я сбежала из Уиндхема, она неотступно преследовала меня, как писк болотных комаров, такая же привычная и узнаваемая, как старый приятель. Подобное чувство я помню от своего близнеца.

В тот же день с запада прибыли шестеро всадников. На фоне просторного и топкого болота белые лошади и красные мундиры бросались в глаза за несколько километров. Когда Кип их заметил, мы тут же упали на землю и отползли в камыши поближе к запруде.