Андрей Сердюк - Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина

Провожали Японского Городового всей деревней.

Прощальное слово держал сам Виктор.

— Я познакомился с Ли совсем недавно, буквально вчера, — начал он, стараясь перекричать свистящие порывы ветра. — И только лишь поэтому мы с ним не успели по настоящему стать друзьями. Вражья пуля сразила его, и мы не успели…. Ни друзьями не успели стать, ни просто узнать друг друга поближе. Но я одно знаю, — Виктор окинул взором притихшую толпу. — Ли был верным товарищем и настоящим бойцом. Когда-то очень давно слово «ли» означало у китайцев «приношение жертвы», затем стало оно означать «порядок», теперь оно означает «правило». Ли оправдал все три значения своего имени. Он принёс себя в жертву, чтобы тот порядок вещей, который он считал достойным, был возведён в ранг правила. Спасибо тебе, Ли. За всё спасибо. И знай, Путешествие будет продолжено, задание будет выполнено, Жабе не жить. И твой дух — дух воина — поможет нам в нашей борьбе. — В голосе Виктора задрожал металл. — Мы сделаем это! Я всё сказал.

Закончив свою прощальную речь, Виктор положил на сырой холм камень. И Йоо, повзрослевшая на одну смерть, тоже положила камень. И Артист положил, и Мурка, и Испанский Лётчик. И Бажба Барас Батор. И бабушка с бидоном. И до сих пор не протрезвевший метатель камней. И все остальные жители освобождённого посёлка Буряндай, — от мала и до велика, — положили по одному камню. А кто и два.

И образовалась на могиле Ли пирамида. Не такая, конечно, высокая, как пирамида, допустим, царя Хеопса. Поменьше. Но зато эта пирамида была не памятником человеческому тщеславию, а была знаком людской благодарности. А разве второе первого не выше? Пусть и ниже.

После панихиды все отправились в столовую санатория, где на скорую руку были накрыты для поминок столы. Лишь Виктор и Бажба Барас Батор отправились к последнему домой. За обещанной Абсолютной Клеткой.

Войдя в дом старика, Виктор сразу потянулся к старой клетке.

— На кой тебе это старьё? — неожиданно спросил у Виктора старик, чем его весьма напряг.

— Ты же сам обещал отдать её, когда я с Шоно разберусь, — напомнил старику (уж не склероз у деда?) удивлённый Виктор.

— Я тебе Абсолютную Клетку обещал отдать, а ты этот никому не нужный хлам собрался оприходовать.

— Но разве это не…

— Ты думал, что это она и есть? — спросил старик и закудахтал.

— А разве нет?

— Нет, конечно.

Старик, продолжая веселиться на предмет человеческой наивности, залез на скрипящий табурет, пошарил рукой на перекошенном шкафу и достал сверху какой-то небольшой сосуд. Оказалась — колба. Протёр пятернёй пылюку и протянул Виктору:

— На, держи.

— Так это Абсолютная Клетка? — был поражён Виктор.

— Она, — кивнул старик. — Был у меня знакомец один. Врач. В нашем санатории лет двадцать трудился. Как по распределению после института попал, так и трудился. Так вот врач этот, Журавлёв Александр Михайлович, хотя и был практикующим врачом, и даже до зама главного дослужился… До главного не дослужился потому что хотя и был Журавлёвым, но самом деле Беккером… И не Александром, а Изей… И не Михайловичем, а Моисеевичем… О чём я? А, ну да. Значит, хотя, он больных и пользовал по долгу службы, но помимо того наукой изрядно занимался. У него на дому даже лаборатория была оборудована.

— Ну и? — торопил деда Виктор, время поджимало.

— Ну вот, я и говорю. Наукой он занимался. Изучал то, какие цитогены дрожжей получаются в результате вариаций в экспрессии хромосомных генов, приводящих к альтернативным вариантам складывания полипептидных цепей. Надеялся, что это приведёт его к пониманию новых молекулярных механизмов регулирования действия белков путём длительно сохраняющейся настройки их активности без изменения первичной структуры закодированных в ДНК генов… Приблизительно так.

— Ну ты дед и даёшь!

— А то! Настоящим коммунистом считаться может только тот, кто овладел всей суммой знаний, накопленных человечеством. Но это ещё что. Подумаешь, «механизмов регулирования действия белков путём длительно сохраняющейся настройки». Я и похлеще могу. Вот ты бы мой доклад послушал, что я на последней партконференции…

— Дед, дед, время.

— Говорю, не доклад, — песня была. Ладно. Короче, что-то такое Сашке Журавлёву, ну, то есть Изе Беккеру, по генеральной его теме открыть-таки удалось. Нащупал он там какой-то ход. Но это не важно. А важно, что в этой вот питательной бурде, — старик кивнул на колбу, — обнаружил он какие-то побочные эффекты. Накануне, перед тем, как уезжал, — докторскую в Ленинград подался защищать, — принёс мне эту склянку и сказал по большому секрету, что в ней, дескать, клетка с абсолютными свойствами. Просил до его приезда сохранить. И пробку эту вот резиновую наказал ни в коем разе не вытаскивать. Наказал и уехал. Пятнадцать годков почитай уже прошло, как уехал. До сих пор не вернулся. Как в воду канул. Ни слуху, ни духу.

— Ничего удивительного, — прокомментировал Виктор, — дорога в Соединённые Штаты Науки — это дорога в одном направлении. Дядюшка Сорос покупает ботаникам ван-вэй тикет.

— Видать, так и есть, — согласился с версией старик.

— А как Клетка-то эта работает? — двинул его ближе к насущному Виктор, рассматривая на свет мутную жидкость.

— А я почём знаю.

— Сам же говорил, что слово верное знаешь.

— Наврал.

— Ну дед!

— А что мне делать оставалось?

— Ладно, по ходу дела разберёмся. Не боги горшки…

— Разберётесь, — не сомневался дед.

И хотел он что-то ещё добавить, но промолчал. Задумался о чём-то.

И Виктор тоже замолчал.

Так и посидели они немного душевно в полной тишине. Слушали, как ангелы шуршат крылами.

Потом только, когда ангелы в протрубивший дымоход юркнули, попросил Виктор деда:

— Вы тут за могилкой-то Ли присмотрите.

— Присмотрим, — кивнул дед, — на этот счёт не волнуйся. Дело святое.

Виктор вздохнул и глянул во двор. В оконном проёме на фоне покосившегося неба качнулась от порыва ветра обломанная былыми бурями сухая ветка.

И в этот тихий миг Виктор вдруг подумал, что когда-нибудь обязательно-обязательно напишет толстенную книгу о всяком таком необязательном, о первой подвернувшейся под руку фигне, о чём попало, короче, напишет, а всё ради того только, чтобы всенепременно в эту книжку поместить вот эти три незамысловатые строчки:

за мятой шторойкачнулась косая теньсломанной ветки

15

Кубик лёг на двойку, — выпала четвёрка.

Виктор сделал фишкой четыре шага и поставил её на безымянный кружок. Кружок был явно проходным и необязательным. Но это ничего не меняло, — ведь жизнь так устроена, что многие, казалось бы, совсем-совсем необязательные ходы пропустить не представляется возможным. Судьбу не обманешь. Это её конструктором не предусмотрено. Наглухо всё там запаяно. А если попытаешься, пломбы заводские нарушив, ящик этот чёрный всковырнуть, дабы алгоритм вручную поправить или исходные коды выпрямить, — боком тебе это выйдет. Ой, боком.