Андрей Сердюк - Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина

— Да.

— Думаешь всё-таки, это у тебя получиться?

— Пусть не у меня, пусть у кого-то другого, у того, кто поудачливей или поталантливей, чем я. Но когда-нибудь у кого-нибудь да, обязательно получиться. Должно получиться. Поэтому всем, кто может держать перо в руке, нужно, повышая вероятность чуда, писать, писать, писать. Слова, слова, слова… И маленькие собаки, как Чехов говорил, должны лаять, не смотря на наличие больших.

— Слова, слова, слова… Шекспир какой-то… Но ты же сам мне говорил, что словами ничего объяснить нельзя.

— Говорил. А и не надо ничего специально объяснять. Не надо стараться. Надо просто писать. Как умеешь. В том-то весь и фокус, что слова сами собой в нужную фразу однажды сложатся. Так будет. Я верю. И когда человек прочитает это уникальное послание, захочет он от восторга крикнуть «Ах!». Во сне, конечно, крикнуть не сможет. Но желание будет так сильно, что он проснётся. И крикнет. Как новорождённый. И станет, наконец, свободным.

— Тебе надоело быть Пелевиным, ты хочешь стать Морфеусом?

— Ты о чём?

— Тот ведь тоже горазд был всех пробуждать. Бубликами не корми. А кто его, спрашивается, просил это делать? Жил себе человек, жил, худо-бедно жизни, какая ни есть, радовался, а его вдруг бац, ходи сюда, и в бочку с дерьмом по макушку. И за плечи ещё держат, чтобы не вынырнул.

— Ты пропустила тот момент, когда Морфеус предлагал выбор?

— Это когда синюю или красную пилюльку? Да? Хорошенькое дело! Попробуй, откажись, когда такой нигер накаченный тебя на ширяево подсаживает. Попробуй откажись… Хавай, лови приход и о деинсталляции потом даже не мечтай. Здорово! Ну, в принципе да, там был какой-то выбор… А ты сам, кстати, такой выбор предлагаешь?

— Ну… Конечно. Вернее как, — этот выбор существует изначально. Ведь читатель романа никогда не бывает случайным. Читатель романа не телезритель. Читатель — это тот, кто действительно что-то ищет. Ищет, сам, правда, не всегда понимая, что именно. Какую-то истину. Или выход. И чтение книги для него — лишь способ поиска.

— Ясно… Ну парус в руки тебе тогда, Пелевин, и ветер тебе в спину, — пожелала Йоо, натянула на уши наушники, вставила чупа-чупс в рот, и закрыла глаза.

— Спасибо на добром слове, — сказал Виктор, спрятал блокнот и вытащил нож.

Уколол кончиком указательный палец, дождался, когда появиться алые капли, вытащил маленькое зеркальце и стал писать кровью на его поверхности. И всё, что он писал, в тоже мгновенье появлялось на серебряном круге луны. Слово в слово: «Ната, передай Сорокину, что я нашёл Живую воду. Пусть ноги попридержит. Он знает, о чём я. Целую. Пелевин».

Только с телеграммой закончил, едва зеркало успел травой протереть, тут как раз Испанский Лётчик из разведки возвратился. Тихо подкрался, как положено. Индейским шагом — с пятки на носок. Не топоча медведем и не хрустя ветками.

Присел возле Виктора, стал докладывать:

— В общем, так майор. Там, с той стороны, вдоль оврага дорога тянется. На юг. А в полутора километрах развилка. Направо, налево и прямо. На восток то есть, на запад и, соответственно, дальше, на юг. И вокруг этой самой развилки наблюдается активность. Большое скопление всякой техники. Прожектора мощные включены по кругу. Оцепление в два кольца выставлено. Люди какие-то снуют. Картинка, короче, как у Спилберга в «Контактах третьего вида». Я ближе не стал подходить. От греха. Тем более, похоже, не из нашей это всё сказки. Не по нашу это душу.

— Ясно, — кивнул Виктор. — А где Мурка?

— Не знаю, мы сразу разделились.

— Подождём её. Посмотрим, что она скажет.

Испанский Лётчик покачал головой.

— Что не так? — не понял Виктор.

— Да это я так, удивляюсь образности русского языка, — пояснил испанец, — только, пожалуй, русские могут увидеть то, что кто-то сказал.

Виктор только плечами пожал. А что тут скажешь?

Ждать Мурку пришлось долго. Виктор даже подремать успел. Выставил ночной дозор в составе Йоо, Дюка и Артиста, а сам расслабился вполглаза.

Мурка пришла не одна. Приволокла с собой какого-то паренька пьяненького. В камуфляже. На погонах сержантские лычки. На шевронах символика войск связи.

Паренёк был действительно хорошо датый. Если бы не холод ночной, вообще бы его, пожалуй, развезло. Да и сама Мурка, надо сказать, была… В несколько растрёпанном состоянии.

— Вот, Витенька, — весело хохотнула Мурка, — я тебе языка добыла.

— Кто такой? — спросил Виктор у щуплого сержанта, рассматривая его в упор.

— Гвардии сержант Успенский, — смущённо ответил, поправив съехавшие очки, сержант. — А шило у вас правда есть?

— Что? — не понял Виктор

— Есть у нас шило, милёнок, есть, не врала я, — ответила за Виктора Мурка, достала косметичку и стала поправлять размазанный макияж. После чего подмигнула командиру: — Давай, Витенька, доставай свой энзэ.

Тут до Виктора, наконец-то, дошло. Сообразил, о чём это она. Кивнул сержанту на бревно у костра, а сам достал из внутреннего кармана бушлата заветную фляжку. Плеснул в кружку на четыре пальца медицинского и на два воды. Потом посмотрел на сержанта, подумал, и добавил воды ещё на один палец.

И пацан выпил. В три приёма, задыхаясь, но выпил.

— Мурка, ты где его взяла? — спросил Виктор, глядя на то, как боец энергично выковыривает тушёнку из прокопчённой банки.

— Не виноватая я, Витенька, он сам пришёл, — продолжала фамильярничать Мурка. — Сам он вышел за оцепление, а тут я

— А тут она, — кивнул сержант, пьяно икнул и захрустел галетами.

— В самоходе, значит, — сообразил Виктор.

— В самоходе, — подтвердил сержант и ещё раз икнул. — Земаны из комендантской роты сегодня на периметре.

— Он, вообще-то сам с подвижного узла связи, — доложила Мурка.

— Вот как, — заинтересовался Виктор. — А, ну-ка, расскажи Успенский, как гвардеец гвардейцу, что там у вас за такие дела? Похоже, что учения?

— Нам поначалу с пацанами тоже сказали, что учения, — криво ухмыльнувшись, сказал сержант. — Нам наш летёха так и сказал, что, мол, на командно-штабные учение выходим. Но я-то знаю…. - сержант осёкся и стал оглядываться по сторонам.

— Что знаешь? — подстегнул Виктор замолчавшего вдруг сержанта.

— Дык, это, вообще-то, государственная тайна, — ответил сержант, — ни кому нельзя рассказывать.

— Тайна говоришь, — понимающе закивал Виктор, доставая фляжку.

Навёл сержанту ещё сто грамм. И себе немного. Чокнулись. И за тех, кто в море, крякнули.

— Но нам-то можно рассказать, — занюхав горбушкой, похлопал по плечу сержанта Виктор. — Мы-то свои.

— Тайна особой государственной важности, — никому нельзя, отрицательно замотал головой сержант. — Даже мамане. Никому. И вам…. А вы, вообще-то, кто? Вижу, вроде военные… А вроде нет.