Год гнева Господня (СИ) - Шатай Георгий

«Странный этот Дамиан», подумал Ивар, снова откладывая перо и разминая руку. «То целыми главами цитирует Марсилия Падуанского, то напивается до непотребства. А упившись, перестает узнавать друзей, лишь зыркает на всех остекленевшими глазами, как на заклятых врагов… Ах ты ж, чертов Титивиллус!».

Ивар подтер пемзой помарку на пергаменте и снова принялся водить пером по линованному листу:

«К вещам, которые равнозначны с признаками, указывающими на мор, принадлежит умножение количества небесных камней и падающих звезд в начале осени и в Элуле;* они предвещают мор, как предвещает оный частое дуновение в Кануне** южного и восточного ветра несколько дней подряд. Также, если ты видишь, что погода меняется много раз в день, и один день небо ясно, и солнце всходит ясное, а на другой день оно затуманено и встает как бы в саване из пыли, то считай, что случится мор.

[*Месяц сирийского календаря, соответствующий сентябрю]

[**Канун первый и канун второй — месяцы сирийского календаря, соответствующие декабрю и январю]

Что же касается признаков, которые как бы сопутствуют причине, то перед мором ты, например, видишь, что стало много лягушек, и видишь, что умножились насекомые, рождающиеся из гнили. Одно из указаний на мор — когда ты видишь, что мыши и зверьки, живущие в глубине земли, выбегают на поверхность земли, ошеломленные, а животные, чуткие по естеству, например, аисты и им подобные, бегут из своих гнезд и удаляются от них…»

Громкий вскрик за окном заставил Ивара оторваться от рукописи. Подняли головы от своих кафедр и остальные переписчики. Почти сразу же за вскриком послышался громкий свист и скрежещущий удар, как будто ломом что есть силы вдарили по камню. Любопытные переписчики, и Ивар в их числе, высыпали наружу.

На притоптанной каменной тропинке, рядом с солнечными часами, лежал, охая и ворочаясь, уже знакомый Ивару монах, которого в Сент-Круа называли братом элемозинарием. Занимался он в основном раздачей милостыни и остатков еды нищим, хворым и бродягам. Звали его, кажется, Адемар, и происходил он из влиятельной в городе семьи Подье — вот, собственно, и всё, что знал о нем Ивар.

Монахи помогли подняться упавшему брату. Держать за ушибленный бок, элемозинарий Адемар сокрушенно смотрел на солнечные часы, приговаривая:

— Что же я наделал, растяпа, дурья башка, старая растетёха! Простите, братья, не нарочно я! Чертовы лягвы, чтоб им треснуть!

Брат элемозинарий рассказал, что нес мотыгу братьям, работавшим в саду, как вдруг поскользнулся на чем-то — как он уже потом увидел, на мерзкой зеленой лягушке — и упал прямо на камни тропинки. Падая, он уронил мотыгу, которая, подлетев в воздух, упала железным налопатником прямо на солнечные часы и расколола одну из мраморных плит. При этом удар оказался настолько сильным, что плита с выбитым на ней словом nisi буквально разлетелась на куски.

— Да… — сокрушенно вздохнул лекарь Безиан, стоявший рядом с Иваром. — Дурной знак, очень дурной!

— Здесь-то что не так? — удивился Ивар. — В чем здесь дурной знак? Я лично вижу лишь четыре буквы, расколотые глупой железя…

В этот момент до Ивара дошло. Без слова nisi надпись на часах приобретала совершенно иной смысл. Из «отсчитываю лишь безмятежные часы» она превратилась в «не отсчитываю безмятежные часы».

Монахи постепенно расходились, возбужденно обсуждая происшествие и толкуя его скрытые смыслы. Ивар же задумчиво смотрел на разбитую каменную плиту. Теперь, когда она раскололась, можно было видеть ее толщину — не менее двух дюймов. «Раздробить мотыгой мраморную плиту в три пальца толщиной? Да так, чтобы она разлетелась на мелкие куски?» Но ведь он сам видел мотыгу, лежавшую на расколотой плите?

Ивар нагнулся и принялся внимательно рассматривать осколки. Сложив их вместе, он увидел, что в середине, в месте удара, зияет широкая дыра, не менее полутора дюймов в диаметре. Удар, чем бы он ни был нанесен, просто раздробил это место в мелкую крошку. И очень странно, что никто не обратил внимание на свист. Он же отчетливо слышал громкий свист сразу же после удара.

Не вполне понимая, зачем он это делает, Ивар принялся скрупулезно, пядь за пядью, осматривать близлежащие клумбы и кусты. И вскоре в одном из розариев пальцы его нащупали необычный предмет.

Ивар достал его и поднял на свет. Это был небольшой серебристый камень с красными прожилками, как будто оплавленный по краям. Имел ли он какое-то отношение к разбитым часам, было неясно: на найденном камне не наблюдалось никаких видимых повреждений. Оглянувшись зачем-то по сторонам, Ивар быстро спрятал серебристый камень за пазуху.

***

Фрагмент 21

***

Наконец-то они доплыли до этого Бордо. Позавчера, как назло, ветер переменился на встречный и почти не давал идти вверх по эстуарию. И на канатах тоже не потащишь: берега сплошь заболоченные. Прав был Роберт Буршье, когда советовал принцессе не тратить время на заход в Бордо, а сразу плыть в Байонну и далее на Бильбао, где ее уже заждался эскорт жениха, кастильского принца Педро. Но разве своенравную Ниссу можно хоть в чем-то переубедить?

Поначалу, когда они в конце мая отплыли из Портсмута, Джон сильно удивлялся тому, что придворные — и даже кое-то из слуг, за глаза — называют юную принцессу Ниссой. Почему Нисса, если она Жанна — или, если на простонародном,* Джоанна? Роберт Буршье объяснил ему, что Нисса — это от Аниссет, что, в свою очередь, есть уменьшительное от Анна, сиречь Иоанна.

[*Английском]

«Принцессе едва стукнуло пятнадцать, а у ней уже четыре имени. Куда ей столько?» Джон равнодушно смотрел на приближающийся Бордо. «Вот мой родитель — упокой Господь его душу — вообще не напрягался: старшего брата назвал Джоном, и меня Джоном. С другой стороны, он прав: ведь имя выбирают не для красоты, а под небесного покровителя. А кто лучше заступится за тебя на небесах, если не Иоанн Евангелист, возлюбленный ученик Христа? Разве что апостол Петр сравнится с ним по силе. Потому-то у нас и нарекают каждого второго Джоном либо Питером. Ну или Уильямом — дабы осенить свое чадо венцом удачи Гийома Завоевателя».

«С другой стороны, принцесса права. Просто так проплыть мимо, не одарив вниманием своих аквитанских вассалов, было бы крайне непочтительно, на грани пренебрежения. Они ж тут все гордые и обидчивые, эти гасконцы. К тому же, не помешает лишний раз показать могущество и щедрость английского короля».

Король Эдуард действительно постарался не ударить в грязь лицом перед своими южными вассалами и союзниками. Два кога были полностью отданы под приданое принцессы. Роскошные венчальные платья из дорогого ракматиза — плотного шелка из восточных стран, отрезы красного бархата, серебряные пуговицы с позолотой и эмалью, корсеты с вышитыми на них золотыми звездами и полумесяцами, поблескивающими ледяными искрами алмазов, платья из темно-зеленого шелка, расшитые розовыми кустами и фигурками диких животных, синие мантии с золотыми львами, отороченные горностаевым мехом, кружевное постельное белье, занавески, балдахины, платья для церемоний, платья для конных прогулок, платья на каждый день — и так без конца. Джон видел, как все это богатство перегружали на суда в Портсмуте — народу сбежалось столько, что едва не передавили друг друга на пристани.

Королю Эдуарду очень нужна была эта свадьба. Ведь Нисса — его последняя незамужняя дочь, а стало быть, последний шанс породниться с кастильской короной. К сожалению, у короля Альфонсо XI не было дочерей, один лишь четырнадцатилетний сын Педро. Еще, конечно, бастарды, но они не в счет. А если вдруг Кастилия встанет на сторону французов — у Англии могут возникнуть большие проблемы на море. Да и надежд оттяпать себе Аквитанию кастильцы вряд ли оставили.

Поэтому король Эдуард лично следил за всеми свадебными приготовлениями. Еще с марта разослал он по «Пяти портам»* приказы о реквизиции сорока судов. Сорок — это, конечно с большим запасом, как обычно; в итоге снарядили девять когов. В охрану принцессе король выделил сотню отборных лучников, многие из которых отменно показали себя при Креси, при осаде Кале, в бретонской кампании. Во главе их король поставил самого Джона де Вира, графа Оксфордского, заслуженного и уважаемого в армии капитана, однако тот в последний момент захворал и вынужден был передать командование своему племяннику Эмери.