Остров жизни - Иван Поляков
Гай кивнул, демонстрируя одобрение:
– Всё верно.
А вот это уже было лишним. Фраза стала той песчинкой, что переполнила чашу терпения. Ударив ладонями по столешнице, мужчина резко поднялся. Взгляд его был дик, а шерсть на загривке стояла дыбом.
– Твою да, ты-то куда лезешь! Всякие городские на хребте моём сидеть будут, да ещё и жизни учить?! Да ты…
– Ивес!
Сдержался. Глава семейства побурел лицом, пробурчал что-то, но сдержался. Сверкнула молния, и в её холодном свете профиль Гая показался худым, сумрачным и задумчивым. На беду, бывший оруженосец воспринял эти слова куда серьёзнее, чем показалось прочим.
[1] Даже успела затосковать по осени, когда была под домашним арестом. Да, вот это было время! Отец так выдыхался, что на то, чтобы командовать, у Ивеса не оставалось ни сил, ни желания, ни что куда важнее времени.
[2] Кому-то ведь нужно подниматься засветло на выпас. Без этого никак, а из Пепина пастух как, в общем, и земледелец был исключительно никакой. Не скверный, но и без признаков необходимых качеств. Никакой, – иначе и не скажешь.
[3] Зое как не жаль повторно вырваться не удалось. Повода не нашлось.
Глава 2. Ожидание зла.
Взмокла спина. Кора летела ни в чём не повинная и, шурша, падала на кажущуюся серебристой траву, терялась в сумраке. Слева! Справа! Наискось!
– Слева, – выходя на круг, вновь беззвучно прошелестели губы, и белёсое облако, только возникнув, разодралось без жалости в холодном воздухе.
Движения повторялись раз за разом, но не о них были мысли. Что видел Гай? Арку из корней, вереск и пару лун, точно в глубине норы свет отразился от двух начищенных серебряных монет. Глаза? Или, быть может, ему лишь показалось. Огромный, неведомый противник.
Заревев, точно принадлежало зверю, стынущее тело пронзило скучающий в поле ствол. Хрустнул меч, и одна лишь рукоять осталась в руке.
Чешуя устояла. Всё напрасно.
***
Небо так и осталось в пепле. Стадо неспешно брело вниз по холму, мимо слив и ряда кольев, а с неба всё сыпало, подбивая влагу под большую соломенную шляпу и за воротник. Это нельзя было назвать дождём, однако Зое вымокла, будто её окунули в озеро.
– Да ещё ветер этот! Как будто специально! Твою да через телегу, будто знал и нарочно именно сегодня заявился, – проговорила она, обращаясь к отставшей двурогой. Солидная крутобокая пошла рысцой, догоняя прочих, когда Зое задела её хворостиной с парой отживших, варёных листьев на конце. Стало как будто легче, хотя, в общем, ничего это не изменило.
Дело было вот в чём. Накануне, чуть куры вышли во двор, в мозаичное окно небольшой и тёмной комнатки постучали. Пепин. Уже даже не юноша, а мужчина, но всё такой же не собранный и бестолковый. Беглый взгляд: котерон выцвел и свисал с костистых плеч, а светлые волосы торчали пучком. Взлохматив затылок и прищурившись, второй пастух попросился меняться.
– Мне там, понимаешь, это… вот. Одним словом, мне надо.
– Да как хочешь.
«Ну что, с Гаем поговорить время появится»[1], – подумала Зое тогда, закусив нижнюю губу. Сейчас же мнение изменилось до обратного. Только теперь она в полной мере осознала, насколько ошиблась.
На западе громыхнуло, и коровы пошли…
Нда… Знать заранее Пепин, конечно, не мог, но девушка уже себе пообещала: «Увижу – убью!»
Лёгкий всплеск заставил Зое остановиться. Круги шли по чёрной воде. Изогнувшись, широкая спина блеснула стекающей меж грубых чешуй влагой. Показалась, протекла подобно воде и вновь скрылось, будто ничего и не было, громада. Странный, гортанный, холодящий кости и заставляющий внутренности вибрировать звук пронизал полный влагой воздух. Холод. Собаки взвыли во дворах, и сразу с десяток лягушек одна за другой скрылись на мелководье, силясь спрятаться в вязком, забивающим нос и уши иле, будто там было спасенье. Будто оставался шанс выжить.
Чихнув, Зое поёжилась, стараясь подставить лёгкому, но несущему водяную пыль ветерку более сухой бок.
«Заболею!.. Точно заболею!»
Небольшой двор. Наглые, ничего не боящиеся и даже радующиеся влаге утки, которые, квакая не хуже мухоедов, лезли без разбору под ноги и копыта. Ковёр травы, раньше зеленеющий, а теперь обратившийся в грязную кашу; дощатая стена курятника с широкими щелями и пара рассохшихся кадушек. Лавка была пуста… Какое облегчение. В первый момент даже не понявшая, чего не хватает, Зое выпустила Пеструшку из вида, и та тут же углубилась в проросшую из-за забора поросль.
– П-ф! А ну, пошла! – бросила Зое опомнившись, и пара высохших листков рассекла воздух там, где ещё минуту назад была ускорившая шаг крутобокая. Взгляд вновь вернулся к осиротевшей лавке.
– Ну, слава богу. Обошлось.
Отец был не в духе. В общем-то, это состояние было для него абсолютно нормально, но с тех пор, как в их откровенно небольшой дом переселилась ещё и повитуха, настроение мужчины испортилось как будто окончательно. Вера – бойкая старушка, столь тугая на ухо, что не просто найти с ней общий язык, объясниться с ней не представлялось возможным, лезла всюду и во всём не разбиралась. Глаза её всегда были слегка на выкате, а следом тянулся шлейф из аромата чего-то среднего между духом тряпья и пыли, от которых с непривычки резало глаза. Руки Веры беспрестанно тряслись, и все ж все без исключения признавали: на день пути никого более умелого, чтобы принять младенца, не было.
Не особенно желали люди с образованием проживать в деревнях вдалеке от мягких кресел и каминов.
– Нет! – решительно сказал Ивес накануне.
– Да! – уверенно парировала Марта, и к этому слову трудно было что-либо добавить.
Напротив мужчины сейчас сидела Дезири с заметно округлившимся животом, и Ивес, подперев ладонью подбородок, медленно перебирал чёрными пальцами, что-то обдумывая.
Фигуру девушки, как монумент (супружеской верности), подпирал Банне, а уже за его спиной маячила Марта. Слышалось и скворчало отнюдь не мясо.
– Вот смотрю я и думаю: может, ты переела?
– Пап!
Ивес изменил позу на более удобную, выставив левую ногу и подперев спиной стену.
– А что? В Вене, я слышал, было такое. Корове брюхо раздуло. Все думали, – родит, а это она съела чего-то. Мало ли как бывает.
Вертясь у
