Остров жизни - Иван Поляков
Дракон это пика, и не один уважающий себя лорд не станет рисковать чьим-то вассалом. Тем паче, что один уже не справился.
Сосна кроной мерила вечерние часы, а из дома, что выглядывал из-за пепельно-серых, с жёлтыми нашлёпками лишайника, слив, неслась ругань, наполовину со звоном.
– Ты его видела? – спросил спустя где-то час, после того как все разошлись, Гай. – Он… Он, в самом деле, так страшен?
Что могла Зое ответить на это? Да, очень. Донельзя страшен. Страшен… чудовищно.
Длинное, в пять туазов длиною, сырое и блестящее тело. Длинная морда с тупым рылом и чёрные вертикальные расщелины зрачков, вокруг которых сияло звёздными отблесками серебро. Глаза не злые но и не радостные. Они были… другими.
Кожа, исчерченная роговыми щитками, недоступными для меча и копья. Сильный хвост, способный проломить стену и зубы. Сплошные зубы.
– Ты справишься, – как можно уверенней сказала Зое, и до мрамора загоревшие пальцы сжали сухую ладонь юноши. – Ерунду он говорит, как в общем и всегда.
И зачем Зое это сказала? Да просто. «Просто я его пожалела», – решила для себя девчонка, и почему-то, залившись румянцем, добавила в унисон с доносящимся с полей мычанием стада и свистом:
– Ты же учился как-никак.
– Учился, – сухо вторил Гай, и на лбу его залегла пара не по возрасту глубоких и широких морщин. Чуть опустившись, взгляд юноши упёрся в зияющий чёрным провалом посреди медной глади озера остров.
– Учился.
***
Зое была обеспокоена не на шутку. Три дня Гай ходил угрюмым, молча снося столкновения с хозяином дома, а после и вовсе переселился из её комнаты… Только ничего не подумайте! Не надо. Он лишь скрывался там от косых взглядов и ничего больше!
В предрассветной тиши девушка, насвистывая старую песнь пастухов, в сопровождении двенадцати рогатых уходила на пастбище, в по-утреннему сырое и затянутое зыбким, стелющимся по земле туманом поле. Он провожал её взглядом. Она возвращалась, а оруженосец всё так же занимал лавку и как будто и не двигался за это время.
Так прошла восъмица, а, быть может, и две, после же всем как-то разом стало не до того.
Как это произошло?
Лето было в разгаре. Дни стояли жаркие, длинные и необычайно гнетущие в своей тиши и жаре, что рисковала вновь расколоть почву. Время к ужину.
Горизонт у духоте уже начал белеть, но вот, внезапно, воздух застыл, сделав дыхание почти невозможным. Собаки подняли головы, чуя неладное, и вода на пруду, повинуясь внезапному прохладному порыву, завернулась в круговорот, обдавая берега острова чёрными волнами. Люди, лошади и птицы. Лишь глупые утки могли себе позволить не бояться приближающейся грозы. Ветви склонившейся над водой сосны затрещали и заходили ходуном, а затем в какой-то момент всё вновь стихло. Воздух отяжелел и будто осёл невидимой поволокой, в которой не нашлось места для звуков. Ни птиц, ни насекомых. Облачный лев шествовал над холмами, и далёкий раскат, пробившийся и погрязший, служил ему рёвом. С глухим «тук» капля ударила по глиняной черепице. Капля ударила в дно пустой кадушки и сползла по замыленному наплывами слюды. Десятки капель. Сотни и сотни тысяч капель пели свою песнь, в которой ярко-голубой лентой шли, мелькали, стелились молнии.
На тарелке перед Ивесом возвышался варёный баклажан, и, поскольку вкус его отдалённо напоминал вкус мяса, настроение у хозяина дома было вполне сносным. Над головой его держалась починенная прошлой осенью крыша, под рукой наблюдалась еда, а в пределах досягаемости жертва, которая и слова поперёк не смела сказать, поскольку сидела на его иждивении.
Зое на сей вопрос имела собственное мнение, и, поскольку Гай считал препирательства ниже собственного достоинства, она не видела никаких препятствий, чтобы озвучить:
– Мам!
Расставив перед молодыми тарелки со всё тем же вареным баклажаном, женщина вернула половник в большой и старый котелок, вытерла руки об фартук из жёсткого сукна. Очередным движением, столь же привычным и естественным, как и все прочие, она буквально выдернула тарелку из-под носа хозяина дома. Ложка ударила по столешнице.
– Но… – челюсти Ивеса клацнули в удивленье. – Но милая. Как сказать-то…Я же ем!
Дверь распахнулась. И столь резко, что, будь она закрыта, сорвало бы и задвижку. Мятые листья и водяная пыль ворвались вместе с ветром. Небо будто расщепила пополам белёсая вспышка, а чёрная вода всё ходила и ходила кругами. Всё силился зверь совершенный, но неповоротливый уцепить за хвост проворного. Пытался и не мог.
Сом с отметиной – вновь ушёл.
Взяв у матери зависшую над котелком тарелку, Банне, промокший до нитки и даже не подумавший снять отсыревшую войлочную шляпу с опустившимися палями, разом забросил в рот несколько ложек горячей кашицы. Лицо его не было живым, и, хотя и принадлежало человеку, но не всем известному Банне. Молния.
Проследив за тем, как очередная парящая и пахнущая варёным кабачком ложка исчезает в бездонной пасти, Ивес сглотнул:
– Ну и что случилось?
Банне поднял взгляд. Глаза чёрные, с синеватыми глубокими дугами. Нагрянувший с опозданием, но как будто разбухший за это время, гром заставил слюду дребезжать и ходить в пазах.
– Пап, ты… ведь загнал кур сегодня?
– Что? Ты ещё спроси, мыл ли я руки сегодня. Какое число и год. Идёт ли сейчас дождь! Давай уже, что там такого?!
– Ты скоро станешь дедушкой, – сухо и с надрывом выдал Банне и тут же опустил взгляд. – Мы с Дезири ведь займём вашу комнату?
Зое выдохнула. Ну что ж, это должно было рано или поздно случится. Она это знала, без сомнений знала и мать, но вот отец…
Выпав медный ковш звякнул об половицу. Короткие и полные пальцы женщины сцепились в замок напротив груди.
– Твою да через телегу... – Сглотнув, Ивес понимающе кивнул: – Знаешь, а пошёл ка ты вон.
Поражённый переменами в интонации, Банне даже не сразу осознал, что конкретно ему сказали:
– В каком смысл?...
– Да в прямом. Вон, я сказал! Пошёл к суженной своей!
– Пап!
– Что?!
– Ивес!
Наткнувшись на взгляд жены, хозяин дома несколько притух. Нервно
