Виктор Ночкин - Собиратель зла

— А зачем? — Корди по-настоящему удивился. Он даже не думал, что такое возможно — сочинить балладу о том, что видел собственными глазами. Сам-то он замечал прежде всего зло в чужих душах…

— По-моему, это интересно. Видишь ли, в балладах много вранья, и они всегда повествуют о том, чего никто не видел. А я буду настоящим свидетелем настоящих подвигов! А? Возьмешь меня с собой?

— Мне предстоит долгий путь… а у тебя нет коня…

— Просто позволь мне идти рядом.

Корди подумал. Он привык быть один, но этот Ленлин… что-то в нем было этакое… что-то странное. И улыбался блондин, словно малое дитя. Корди не мог себе представить, что обидит такого. Расходовать зло на безобидного лютниста? Это же глупо.

— Да я не против… — промямлил юноша. — Но мне предстоит иногда подкрадываться, таиться и все такое. Ты же…

— Я буду ждать в сторонке, — покладисто пообещал Ленлин. — Давай попробуем, а?

Корди смерил спутника задумчивым взглядом.

— Ну, что скажешь? — не унимался музыкант.

— Я сам по себе. У меня свой путь, — решил Корди. — Но если твой путь пройдет рядом…

— Вот и договорились! — воскликнул поэт, не дожидаясь, пока медлительный Корди закончит фразу.

В этот миг освобожденный раб Ойрик вошел в здание Совета вольного города Раамперль.

Не прошло и суток с тех пор, как старик едва не погиб в волчьем подвале, но теперь его было невозможно узнать. Ойрик оделся, как подобает обеспеченному человеку, на нем был красивый камзол с блестящими пуговицами, новые сапоги, тощий живот перетянул ремень, украшенный чеканными бляхами искусной работы. Рукоять кинжала в новеньких ножнах сверкала серебром. Вчера пьяный грабитель во время потасовки разбил лицо Ойрика, однако искусно зачесанные кудри прикрыли ссадины на лбу и у виска.

— Я желаю видеть кого-нибудь из Совета, — объявил Ойрик.

Писарь, к которому обратился старик, не узнал вчерашнего невольника и решил, что перед ним — богатый купец, а то и знатный господин из чужих краев. Поэтому поклонился с приличествующим почтением, заверил, что немедля разыщет кого следует, — и умчался. Принял важного посетителя сам глава Совета. Старика провели в небольшое помещение и усадили напротив синдика. Затем секретарь удалился.

Глава Совета пригляделся и узнал бывшего раба — не без труда узнал. Толстому синдику показалось неприятным лицезреть, какие разительные перемены произошли с оборванцем-невольником. Впрочем, благодаря неосмотрительной щедрости храброго юнца этот человек теперь весьма богат, с таким следует считаться. Поэтому толстяк постарался подавить раздражение.

— Чего желаешь, почтенный?

— Я, ваша милость, имею желание завести собственное дело, — с достоинством объявил старик, — в вашем замечательном городе. Хотелось бы выправить бумаги. Право на проживание, право на торговлю в черте Раамперля. Также желательно мне вступить в общину вашего вольного города. Ну и подтверждение моих прав на собственность.

— Какую еще собственность? — нахмурился толстяк.

— Домик на рынке и место в торговом ряду, — Ойрик вздохнул, всхлипнул и смахнул несуществующую слезу, — то самое место, где мне довелось тяжело страдать. Недвижимость, конечно, должна перейти в мою собственность, так хорошо бы поскорей это записать и скрепить печатями.

— Это выморочное имущество и принадлежит городу, — буркнул толстяк.

— Разве? — старик сделал вид, что обескуражен. — Ай-яй-яй… а я-то думал, что раз меня в прежнем моем рабском состоянии молодому герою передали, так и все, чем владел хищник, надлежит ему же, отважному победителю, вручить. А оно, оказывается, вовсе иначе выходит… Ай-яй-яй…

— Конечно, иначе! — отрезал синдик.

— Как скажете, ваша милость, — кротко согласился Ойрик, — кому и знать законы, как не вам! Ну что, простите великодушно, что побеспокоил, пойду расскажу друзьям. Пусть весь город завтра об этом судачит. Пусть тоже узнают, как по закону полагается поступать.

Старик, хотя и заявил, что уходит, остался сидеть на месте и кротко улыбался.

— Эй-эй, — забеспокоился синдик, — каким друзьям? Почему весь город будет судачить?

— Я же на радостях целую толпу зазвал угощать, чтобы дивное избавление от смерти и неволи праздновать. Люди хорошие, общительные. Уже собрались, теперь только и дожидаются моего возвращения после беседы с вашей милостью. Ну, значит, я им так и скажу — мол, волк в Раамперле владел хозяйством, людей, скажу, убивал и мучил, а теперь эту земельку городской Совет не хочет отдавать отважному избавителю…

Глава Совета встал и подошел к окну. На площади перед входом в самом деле толпились люди, не меньше двух десятков. Базарная шваль, бездельники, пьяницы, болтуны и выпивохи. Верно ведь, завтра они разнесут по всему городу любое слово, что скажет хитрый Ойрик, если он их нынче напоит. Да и от себя прибавят — этим только дай повод!

Тем временем старик, обернувшись к толстяку, стоявшему теперь перед окном, продолжал:

— …А храбрый юноша прямо при всех сказал: отдайте, мол, все, что мне причитается, несчастному Ойрику. Он довольно страдал в этом городе, пусть же теперь окончит дни безбедно и в достатке! А городской-то Совет решил дешево отделаться, старикашку ненадобного герою всучить. А имущество оборотня прикарманить надумал, вот как!

— Ты говори, да знай меру! — строго заявил толстяк.

— Ай, и верно, старый я, заговариваюсь, память дырявая, башка глупая, — согласился с прежней улыбкой Ойрик. — На самом-то деле я друзьям скажу, что в городе Совет по справедливости судит и бедному старику не даст с голоду пропасть.

— Значит, домик? — хмуро повторил толстяк, снова усаживаясь напротив Ойрика.

— И место в торговом ряду. Я, ваша милость, стар теперь, ремесла не осилю. А на торговлю насмотрелся. Я ведь товар был не ходовой — всякий раз, как из рук в руки мне перейти, сперва долго по клеткам и подвалам мыкаться приходилось. Людей покупали, людей продавали, а я все в клетке… все гляжу сквозь решетку, как дела улаживаются… Я ремесло до тонкостей разглядел. Попробую и сам живым товаром поторговать. И городу польза, и… — старик осторожно стянул с пальца перстень, украшенный самоцветом, и протянул синдику. — И всем добрым людям только добро выйдет. Вы уж постарайтесь, пособите печати поскорей наложить на мои бумаги… А то друзья ждут, да и дел невпроворот. Оборотень говорил, завтра-послезавтра по Боделю барки с товаром придут, а я не готов. Ай-яй-яй, нехорошо как…

Синдик неторопливо взял перстень, примерил. Пальцы оказались слишком толстыми, но на мизинец перстенек наконец сел. Глава Совета уточнил: