Сказание о пустыне (СИ) - Дайре Грей
Руки стискивают меня еще крепче, но лишь на мгновение. Затем объятия размыкаются, и мужчина подгоняет коня. Он не отвечает мне, лишь бормочет ругательства под нос. Но вечером, когда отряд останавливается для ночлега, ложится рядом:
— Двигайся ближе, целительница, не хочу, чтобы тебя зарезали от страха.
Я не шевелюсь, и Абдула сам придвигается ближе, так, что я чувствую тепло его тела. Запах, от которого тошнит. Хочется отстраниться, но я заставляю себя лежать неподвижно, будто уже уснула. А сама снова погружаю пальцы в песок и прошу пустыню об избавлении…
…Тихо в Аль-Хрусе. Виновные, если не в бунте, то в начале беспорядков и разграблении купцов, наказаны. Пострадавшие осаждают дворец прошениями. Потерявшие кормильцев горюют о случившемся. Горе заполнило город. Отчаяние расползлось по улицам и за их пределами. Разнеслась весть по девяти городам, что неспокойно в Сердце Великой Пустыни. Не спешат к нему караваны, лишь гонцы приносят вести, и все нерадостные…
…Едет по городу аттабей, а встречные склоняют головы, отводят глаза, спешат скрыться от взора Пустынного Льва.
— Дальше кварталы бедняков, господин. Стоит ли туда ехать? — Сулейман зорко смотрит по сторонам и подает знаки десятку стражников, окруживших их плотным кольцом.
— Стоит, — мрачен Карим аль-Назир, не радует его ни тишина, ни запах страха, пропитавший стены города. — Правитель должен видеть и знать весь свой народ и его нужды, а народ должен видеть правителя.
Будь его воля, он бы взял с собой и маленького наследника — показать, что происходит в городе. Реальную жизнь, а не сказки. Сейчас, по прошествии многих лет, он жалел, что некогда отправил Малика прочь. Тогда решение казалось ему правильным, но теперь… Возможно, останься будущий шейх в городе, не натворил бы таких ошибок, смог бы лучше понимать людей, слышать их, а не только себя. Впрочем, жалеть о не случившемся глупо. С мальчишкой Данияром аттабей решил избрать другую тактику, но тот заболел. Дворцовый лекарь убеждал, что ничего страшного будущему правителю не грозит, но поездку лучше отложить до более удачного момента…
…В бедных квартал все выглядело еще хуже. Здесь многие погибли еще во время погрома, а теперь, спустя неделю, умирали раненные. Без должного ухода и заботы, без еды, люди лежали прямо на улицах, и никто не решался убрать их тела. Бродили грязные, тощие дети, женщины с пустыми и опухшими от слез глазами, уже не закрывавшие лица.
Темным стало лицо Пустынного Льва, тяжелым взгляд. Он остановил коня, вынудив замереть и охрану:
— И от кого ты собрался защищать меня, Сулейман? От женщин и детей, умирающих от голода?
Начальник охраны опустил глаза, но упрямо ответил:
— Если мне позволено будет напомнить, господин… Не так давно вас самого ранил мальчишка-оборванец, немногим старше этих бедных детей…
— А какой еще у них есть выбор в таких условиях? Работать за гроши, красть, убивать… Куда еще им идти?
— Только правитель может ответить на такие вопросы. Они не для ума простого воина…
Сверкнул глазами аттабей, развернул коня прочь, но прежде, чем пришпорить, отдал указания:
— Вели принести сюда еды. Простой, но сытной. Всех, кто за ней придет, переписать. По городу объявить, что аттабей даст приданое за каждой вдовой, если найдется тот, кто решит взять ее в дом вместе с детьми. Мужчин, которые могут работать, отправить восстанавливать дома после погромов. Назначить за это достойную плату из казны. Купцы требуют возмещения ущерба, они его получат… Но сначала пусть помогут другим…
— Да, господин…
Сулейман склонил голову, чтобы спрятать улыбку, но Карим давно научился больше, чем ему хотят сказать. И почувствовал, с каким облегчением выдохнул опытный воин, привыкший видеть жестокость от шейха. Но все меняется. Чтобы возродить город требуется время, однако с чего-то нужно начинать…
…Вода закончилась еще днем. Саид не стал сниматься с места, не видя смысла тащить уставших детей дальше. Пустыня продолжала играть с ними. Не отпускала и не щадила. Она молчала, не желая отвечать на молитвы и притворяясь глухой. И даже сын ее устал бороться…
— Мы здесь погибнем?
Когда дети заснули, а точнее забылись тяжелым сном, уставшие от жары и жажды, женщина села рядом. На протяжении всего пути она показала себя очень стойкой. Отвлекала девочек сказками и песнями, экономила запасы, не жаловалась, хотя и видела, что путь их совсем не так гладок, как хотелось бы. Саид невольно проникся к ней симпатией и уважением, и от того еще тяжелее было признаться, что он не справился. Не смог уберечь тех, кого ему доверили. Не оправдал доверие…
— Вода закончилась, а я не представляю, где мы… — врать не имело смысла. — Впервые со мной такое… Пустыня будто сошла с ума…
Женщина тяжело и глубоко вздохнула, а потом всхлипнула. В темноте ее лицо терялось, остались лишь очертания фигуры. Кочевник протянул руку и коснулся пальцами щеки.
— Не трать воду напрасно, завтра будет новый день, и я попытаюсь снова. Пока мы живы, нельзя сдаваться. Пустыня не любит, когда отступают.
— Даже если в борьбе нет смысла? — она смахнула слезы,
— В борьбе за жизнь всегда есть смысл, если сдаешься, значит, уже умер.
Саид ответил и неожиданно сам поверил в то, что сказал. Он позволил себе слабость. Страх. Отчаяние. Но пустыня никогда не покорялась слабым. Нужна твердость, чтобы пересечь ее из конца в конец и не отступить. Завтра он попытается снова найти путь. И, может быть, у него получится.
Луна выглянула из-за набежавших облаков неожиданно, тусклый свет озарил песок, а рядом тихо охнула женщина и прикрыла ладонью рот, широко распахнутыми глазами глядя на песок между ними. Он шевелился. Словно нечто пыталось вылезти из-под него. Кочевник привычным жестом сжал рукоять кинжала, готовый ударить в любой момент. И замер, не в силах поверить в увиденное…
…Из песка медленно, но уверенно поднимался цветок. Вот появился изогнутый стебель. Тонкий и хрупкий. Вот листья, закрывающие бутон. Вот он распрямился, отряхиваясь от прилипших песчинок. И раскрылся с легким шелестом, едва различимым в ночи. Тончайшие лепестки, кажущиеся прозрачными в неверном лунном свете…
— Это… Это… — Надира не могла вымолвить ни слова.
— Цветок Пустыни…
Саид достал кинжал и осторожно, боясь сделать неверное движение, начал подкапывать песок вокруг стебля. Дальше он становился толще и крепче, как и его листья. Кочевник оторвал один и протянул женщине:
— Возьми в рот и медленно разжуй.
Она послушалась, и на лице ее проступило безмерное удивление.
— Совсем не хочется пить!
Мужчина
