Михаил Успенский - Богатыристика Кости Жихарева

И былины не исключение. Когда богатырь переодевается каликой или скоморохом – он выполняет работу трикстера. Даже солидный Илья Иванович однажды не удержался…

Необходимое существо трикстер!

Костян Беспощадный

– А сам-то ты тогда кто получаешься? – сказал Костя. – Кто меня в этот квест припахал?

– Есть маленько, – смущенно потупился Колобок. – Только тут меня одного недостаточно. Без Куковяки ты бы здесь так и зачах в паробках, а нынче – действие началось! Вот и действуй! Нечего в штабе Святогоровы штаны протирать!

Костя оглядел вверенный ему двор.

Паробки слонялись тут и там, ища чего бы стырить под шумок. Пинай ковырял уже замок на дверях склада. Остуда и Малец вытащили из кузни мехи и теперь высматривали в траве лягушку покрупнее. Грузило норовил взобраться на совсем еще тонконогого жеребенка…

– Мне сто пудов трындец, – понял Жихарев и закрыл глаза.

Колобок спрыгнул на землю и чувствительно двинул его по щиколотке:

– Веселей! Научился подчиняться – научишься и командовать! Это многих славный путь!

– Они меня слушаться не будут, – сказал Костя. – Назло не будут…

– В армии знаешь как? – сказал Колобок. – Кто раньше встал да палку взял – тот и капрал. Командуй, а я за подмогой сбегаю…

«На край – я тут всех сильнее, – решил Жихарев. – Буду руки-ноги отрывать, врачей здесь нет…»

Вместо палки Костя взял хорошее бревнышко. Потом подошел к складу…

– А-атставить!!! – заорал он так громко, что сам себе удивился. – Пинай, лапы прими от замка – отор-рву! Отпусти лягушку, животное, я тебя щас самого надую! Грузило, ур-род, отойди от Чубарого!

Паробки недоуменно воззрились на тихого штабного утырка.

– И че будет? – сказал Пинай и стал вытирать руки в ржавчине об Костину чистую белую рубаху.

Он полетел назад к сараю с такой силой, что чуть не вышиб ту самую подзамочную дверь.

– Бревном нечестно, – сказал он, поднимаясь.

– Зато результативно! – сказал Костя. – А будет еще нечестнее.

– Ребята, наших бьют! – завопил Пинай. – Утырок из ума вышел!

«Со всеми я не справлюсь, – решил Костя. – Но со всеми и не понадобится…»

Он отшвырнул бревно (отчего Пинай снова полетел на землю), подошел к Мальцу с Остудой и очень бережно соударил их лбами.

Освобожденная лягушка, истерически квакая, ускакала за склады.

А жеребенок даже и не стал дожидаться командирского вмешательства – припечатал Грузилу копытом хоть и не в лоб, зато в солнечное сплетение…

– Добрый будет конь, – сказал Костя. – Самый богатырский. С понятием. Там же нервный узел!

Остальные паробки догадливы были: поняли тонкий бревенчатый намек, бросили все свои лихие дела и поступочки неумильные…

– Утырок, сзади! – крикнул кто-то.

Вот с реакцией у Кости было похуже. Тренироваться надо!

Но когда он все-таки обернулся, то увидел, что Пинай стоит с разинутым ртом, а во вскинутых руках у него ничего нет…

– Давно не вопрос, – сказал вовремя поспевший Кузьма-Демьян и выпустил из когтистых лап круглый точильный камень – да прямо Пинаю на лапоть.

Подлючий Пинай взвыл и запрыгал на одной ноге.

– Всем так будет, – пригрозил Жихарев, – кто со спины заходит.

– Мы над этим работаем, – уточнил филин и сел Косте на плечо.

Возражений не возникло – действительно, последнее дело…

– Так, – сказал Костя. – Слушай мою команду. Все привести в порядок. Жеребятам засыпать ярового пшена. Воды натаскать. Баню протопить. На поварне – творить тесто и ставить хлебы. Наши из похода вернутся скорее, чем вы думаете…

– Ну да, – сказал Малец. – Откудова знаешь?

– Приказом довели по войскам, – сказал Костя.

И никто не посмел возразить – чем и хороша военная служба.

Когда все распоряжения были розданы, а порядок налажен, Костя присел на штабное крыльцо, закрыл глаза и расслабился.

Но покой нам, как известно, только снится.

Горыныч и компания

О Змее целые книги написаны, десятки томов.

Змей много чего символизирует – он и хтонический, он и летучий, он и водяной, он и огненный. Он самый древний и самый опасный.

Вряд ли первобытный человек мог жить в одно время с динозаврами. Не было этого. А вот осадочек все-таки остался…

Древний охотник всего боялся. Боялся, что из земли покойники полезут. Боялся, что его сверху градом накроет или молнией убьет. Боялся, что река выйдет из берегов и всех утопит. Боялся и лесного пожара – никого не пощадит…

Бояться-то боялся, а страх преодолевал – иначе до сих пор мы бы тихонечко сидели на дереве и дрожали.

Вот из преодоленного страха и выросло это чудовище – Абсолютный Враг. Воплощенное зло. Живет под землей, в пещере, летает в поднебесье, выходит из моря, извергает огонь. Ядовит чрезвычайно.

Но везде имеет национальные особенности.

Европейский дракон коллекционирует принцесс и сокровища, словно барон-разбойник или викинг. Победить его для рыцаря – статусный подвиг плюс материальная заинтересованность. Правда, сокровища дракона счастья не принесут…

Китайский летает среди звезд и бушует в разливах рек – много претерпел от него тамошний трудолюбивый народ. Но восточный дракон – не безусловный враг: он может быть и мудрым, и добрым.

Русский Змей Горыныч тоже любит царевен, но и простыми людьми не брезгует – забирает в полон. В стяжании сокровищ не особо замечен. В мудрости тоже. Зато может оборачиваться человеком – вспомните Тугарина. Женщин соблазняет в этом облике – недаром княгиня Апраксия упрекала Алешу, что убил «милого Тугаретина»…

Сказочный Горыныч (то есть «горний», небесный) сохранился в былинах. А вот Кощея вы там уже не найдете! Почему?

Русский Змей – безусловный супостат рода человеческого. Он внезапно налетает, сжигает жилища, похищает людей. То есть перед нами – последствия степняцкого набега «поганых». С печенегами справишься – половцы набегут. Срубишь голову – новая вырастет…

Оттого и закрепился в народной памяти сказочный гад, что воплотил в себе черты реального врага…

Нестандартный подход

…Змей летел – только низенько-низенько. Не сумел даже подняться на холм, где стояла застава – приземлился на склоне и уселся на задницу. Брюхо у него просвечивало, и внутри шло какое-то движение…

Высокий частокол стал для чудовища преградой. Поэтому Змей отвел маленькую голову назад, потом рывком выбросил ее – и дохнул пламенем. Пересохшие под солнцем вечного былинного лета бревна ярко вспыхнули.