Михаил Успенский - Богатыристика Кости Жихарева

– И что?

– Да вот она, так с самого утра и зажата в деснице… Какая-никакая, все-таки улика…

– А чего не сказал?

– А кто бы меня услышал? Вы же все вопили: «Смерть ворогу!»

– А ты?

– И я вопил. Я же не поперек людей живу…

– Попович во всем виноват!

– Это почему, Потанюшка?

– Потому что ему лишь бы хиханьки да хаханьки! Вот почему!

– Потому что отроков мы распустили! Мне Малец сдуру вместо боевых праздничные портянки приволок, бархатные, с золотой канителью… Теперь не в чем в люди выйти!

– Тихо, братья! – перекрыл всех голос Муромца, все еще сидящего в седле. – Отроки-то как раз расторопней нас оказались! Догадливей!

Да, паробки были уже готовы к такому раскладу. Баня протоплена, хлебы поспели, пшенный кулеш в огромном котле побулькивал.

На месте сожженных бревен ограды белели свежеошкуренные.

А посреди двора лежало большущее непонятно что…

– Вы что, этой вонючей падалью кормить нас собрались? – закричал Алеша Попович. – Вот я вас! Тащите ее туда, откуда приволокли!

– Илья Иванович, – сказал Добрыня. – Передай от меня нашему меньшому… хм… братику, чтобы не визжал, как баба. Оно, господа застава, никакая не падаль. Оно есть хобот Змея Горыныча!

Все ахнули, но поверили: ведь Добрыня единственный, кто имел дело с подобным чудовищем. Ему видней.

Муромец наконец спешился, снял шлем, тряхнул мокрыми от пота седыми кудрями, подошел к Змееву огузку. Это на конце хвост был тонкий, а оторвался от туловища на высоте роста Муромцева!

– Ну, рассказывайте, юноши, что тут у вас было. Кто за старшего?

Паробки дружно показали головами на кучу сена. Там лежал без памяти Костя Жихарев. Руки змееборца были уже перевязаны: главный его супротивник Пинай, оказывается, кое-что понимал в лекарском ремесле.

– Илья Иваныч, если бы не он…

– Змей даже пискнуть не успел!

– Как индюк бесхвостый убежал!

– Пинками провожали!

Добрыня подошел к герою, бережно подхватил его на руки – и едва не присел:

– Эге! Сила-то в нем немалая! Такой мог! А я-то думал – писарь как писарь…

– Неси его в богатырскую, – сказал Илья. – Клади на мой топчан, шубой соболиной накрой…

Если и бывали отроки в богатырской, так только с веником да тряпкой. И завистливо вздохнули отроки…

…Очнулся Костя уже к ночи. Открыл глаза и увидел, что лежит в огромном зале, бревенчатые стены завешаны разноцветными коврами, на коврах играет пламя многочисленных светильников…

Богатыри сидели по обе стороны длинного стола в свежих нательных рубахах. Лики у всех покраснели после доброй бани. Прихлебывали витязи квас из бочонка – значит, не пировали, а серьезную беседу вели.

Костя решил послушать и снова зажмурился.

– Дело неслыханное, – говорил Алеша. – В Европе рыцарь приносит королю голову дракона, а мы солнышку нашему хвостик поднесем? Над нами смеяться будут!

– Илья Иванович, – сказал Добрыня. – Спроси от моего имени у Алешеньки Леонтьевича, как это он отроку помог Змея прогнать, если сам рядом с нами скакал? А то – «мы, мы»… Что нам старцы-то, сказители наши премудрые, Олег да Димитрий, завещали? Что герой должен быть один!

– Старший братец, – сказал Попович. – Передай Добрынюшке Никитичу, что лютый стыд нам выйдет на всю Русь Киевскую! Скажет нам Владимир-князь, что мы вперед себя несмышленыша выставили!

Муромец тяжко ударил об стол серебряным кубком.

– Не надоело вам еще, братья меньшие, столько лет через мою седую башку разговаривать? Я, чай, не горничная девка, чтобы ваши весточки переносить!

– Развели, в самом деле, на пустом месте крамолу! – сказал Самсон Колыбанович. На его лысине блестели капельки пота, как дорогие диаманты. – Что за босяцкая привычка на малое «это великое» молвить? Вы просто повезете младого Костянтинушку в Киев: вот, мол, солнышко наше, молодец, богатырского звания достойный. И грамоту составите… Он сам же и составит… И скажете: коли он в таком возрасте с хвоста начал, так уж в совершенные лета до башки непременно доберется! И Змей этот больше не будет летать над Русью. Он ведь помирать побежал – с голоду околеет. От него теперь и овца убежит, а не то что царевна…

– Это ты ладно придумал, Самсонище, – сказал Илья. – Только как мы объясним, где сами-то были, на каких таких подвигах?

– В летние лагеря выехали, – сказал Самсон. – Серых уток пострелять. По дичинке стосковались. Рыбу ловили. И я еще сто причин назову, а другие сто вы сами придумаете…

– Заодно и кузнеца оттуда прихватим, – сказал Добрыня. – Что-то он в Киеве подзадержался… Чинит и чинит…

– Пустое говорите, – сказал Илья. – Меня другое в думу вгоняет: что это за Орда такая неведомая – Золотая?

Костя слушал богатырские разговоры и думал: «Надо нам военную разведку организовать. С утра и займусь».

Некоторое время он вспоминал любимый отцовский сериал «Семнадцать мгновений весны», но снова улетел в сон без сновидений.

Орда ненавистная и богатыри-попаданцы

В самом деле, при князе Владимире никто слыхом не слыхивал про каких-то татаро-монголов. «Свои поганые» – другое дело. Откуда же взялись татары в былинах?

(Сразу скажем, что «татары» – название условное. Орду составляли сотни племен и народов. Точно так же во времена Советского Союза мы все – и белорусы, и грузины, и казахи – были для Запада «русскими»).

Складывались новые и обновлялись прежние былины как раз во время ордынского завоевания. Два века прошло от тех времен, как правил исторический Владимир Святославич, до взятия Киева ханом Батыем.

…Некоторые историки утверждают, что никакого ига не было вовсе, что жили русичи душа в душу с захватчиками, а те только собирали необременительный ясак – курица со двора – да защищали Русь-матушку от зловредного влияния Западной Европы.

Но былины говорят совсем о другом. О том, что рождались они в стране, захваченной врагом, опозоренной, разоренной, преданной своими владыками…

В стране, где время остановилось чуть не на триста лет.

В стране, которую велено теперь именовать Русским улусом Золотой Орды.

«Издыхающая Россия», как сказал о том времени Пушкин…

К чему дом строить, если завтра его сожгут? Зачем деньги копить, если завтра отберут? Зачем сыновей растить, если завтра их погонят с басурманским войском штурмовать какой-нибудь Пекин?

И лютуют над тобой чаще всего свои же князья и бояре. Им надо и в Орду отправить дань («выход» – говорили тогда), и себя, любимых, не обидеть. Сколько ни паши в поле, ни вкалывай в мастерской – оставят тебе прожиточный минимум, чтобы не сдох, и будь доволен… Свои хуже оккупантов – тех хотя бы не видишь каждый день.